Дневники няни - Николь Краус

Наконец Кейтлин с летающей тарелочкой в руке подтаскивает Грейера ко мне:

— Ну, Грейер, почему бы нам не научить Нэнни играть в тарелочку?

Мы становимся треугольником, и она бросает тарелочку мне. Я ловлю игрушку и перекидываю Грейеру, который показывает мне язык и поворачивается к нам спиной. Я поднимаю валяющуюся у его ног тарелочку и кидаю Кейтлин. Она передает тарелочку ему, он ловит и отправляет обратно к ней. Это продолжается, кажется, целую вечность, и игра неизменно прерывается, когда дело доходит до моего общения с Грейером. Он просто отрицает мое существование и на все попытки доказать обратное высовывает язык. Мы играем и играем, поскольку она желает исправить положение и, вероятно, считает, что, утомив мальчика, сможет заставить его швырнуть мне тарелочку. Думаю, однако, что мы слишком многого хотим.

Три дня спустя, как раз когда я нагибаюсь, чтобы поднять замызганную маленькую кроссовку, которую Грейер зашвырнул на мраморную лестничную площадку квартиры, за моей спиной с оглушительным грохотом хлопает входная дверь. Я нервно дергаюсь, не выпуская из рук кроссовки.

— Дерьмо!

— Я слышал! Ты сказала «дерьмо»! Так и сказала! — доносится из-за тяжелой двери злорадный голосок Грейера.

Я стараюсь овладеть собой и требую негромко, но властно:

— Грейер! Открой дверь!

— Нет! Я могу просунуть в щель пальцы, и ты их не увидишь! И язык тоже высунуть.

Очевидно, он мгновенно привел свою угрозу в исполнение.

Ладно, какие могут быть варианты?

Первый: постучать в дверь живущей напротив сварливой дамы. Допустим, а потом? Позвонить Грейеру? Пригласить на чай?

Из-под двери вылезают маленькие пальчики.

— Няня, попробуй поймать мои пальцы! Давай! Давай!

Ну же, лови!

Я напрягаю все мышцы и собираю всю свою волю, чтобы не наступить на них.

Вариант второй: спуститься к швейцару и взять запасные ключи.

Ну да, как же! К тому времени как он закончит расписывать все случившееся миссис N., меня не наймет даже Джоан Кроуфорд[14].

— Ах, ты даже играть не хочешь? Тогда пойду купаться! Так что больше не возвращайся, ладно? Ма говорит, тебе ни к чему возвращаться.

Голосок постепенно затихает, по мере того как мальчишка удаляется от двери.

— Сейчас залезу в ванну.

— ГРЕЙЕР! — истерически ору я, не успев опомниться. — Не уходи от двери! Э-э-э… у меня для тебя сюрприз!

Вариант третий: подождать, пока миссис N. вернется, и выложить печальную истину, что ее сын — социопат.

Но прежде чем я останавливаюсь на последнем варианте, двери лифта скользят вбок и на площадке появляются миссис N., ее соседка и швейцар.

— Няня! Ня-я-яня! Не хочу никакого сюрприза! Убирайся! Честночестно, убирайся отсюда!

Что ж, по крайней мере теперь все в курсе.

Соседка, многозначительно кашлянув, входит к себе. Швейцар отдает пакет, который, по всей видимости, помогал нести, и исчезает в кабине лифта.

Я поднимаю кроссовку Грейера.

Миссис N., словно она в телестудии позирует перед зрителями, вынимает ключи, бросаясь исправлять ситуацию…

— Ну давайте откроем эту дверь!

Она смеется и вставляет ключ в скважину. Но она распахивает дверь слишком быстро, и Грейер не успевает убрать пальцы.

— А-а-ай! Няня сломала мне руку! Ой-ой-ой, моя рука сломана! Проваливай отсю-ю-ю-да! Ухо-о-о-ди!

Он, рыдая, бросается на пол и стучит ногами. Миссис N. нагибается, словно для того, чтобы поднять его, но тут же выпрямляется:

— Ну, похоже, он слишком набегался в парке. Няня, вы можете идти. У вас наверняка целая куча своих заданий. Надеюсь увидеть вас в понедельник.

Я осторожно переступаю порог, обмениваю его кроссовку на свой рюкзак и пытаюсь объяснить:

— Он только бросил кроссовку, и я…

При первом же звуке моего голоса Грейер начинает вопить с новой силой:

— А-а-а-а! Убира-а-а-айся!

Мать с широкой улыбкой наблюдает, как ее малыш извивается на полу, и знаком показывает, что мне стоит вызвать лифт.

— Кстати, няня, К-е-й-т-л-и-н больше не вернется. Но Я уверена, что вы успели освоиться.

Я закрываю дверь и остаюсь в уже знакомом вестибюле. Жду лифта и слушаю вопли Грейера. Такое чувство, что весь мир показывает мне язык.

— Не лезь не в свои дела, нянюшка, — советует отец, с шумом втягивая в рот последние капли супа вон-тон. — Откуда тебе знать? Может, эта Кейтлин нашла работу получше?..

— Мне так не кажется…

— Ребенок тебе по душе?

— Да, если не считать истории с дверью.

— Так вот: тебе за этих людей замуж не выходить. Ты просто работаешь на них… сколько… пятнадцать часов в неделю?

Официант ставит на стол блюдо печений с предсказаниями и берет чек.

— Двенадцать, — поправляю я, беря печенье.

— Пусть двенадцать. Так что нечего из кожи вон лезть и на ушах стоять.

— Но что делать с Грейером?

— Детей приручить не так-то легко. Они не сразу оттаивают, — объясняет отец. Кому, как не ему, знать, с его восемнадцатилетним опытом преподавания английского. Он хватает печенье и берет меня за руку. — Пойдем, поговорим на ходу. Софи и так слишком долго терпит. Больше ей не выдержать.

Мы выбираемся из ресторана и шагаем к Вест-Энд-авеню. Я беру отца под локоть. Он сует руки в карманы спортивной куртки.

— Будь для него Глиндой — Доброй Колдуньей, — предлагает он задумчиво.

— Можно немного подробнее?

Он бросает на меня взгляд:

— Дай доесть печенье. Ты внимательно слушаешь?

— Да.

— Пойми, это наилучшая политика. В сущности, ты и есть Глинда. В тебе присутствует все необходимое: легкость, простота, искренность и чувство юмора. А он — неодушевленный предмет с нелепо болтающимся языком. Если снова зайдет слишком далеко — я имею в виду хлопанье дверьми, физическое насилие или что-то грозящее ему опасностью, — КРИБЛЕ-КРАБЛЕ-БУМС! Перед ним Злая Колдунья Запада! Мгновенно приседаешь на корточки, глаза в глаза, и шипишь, чтобы никогда, никогда в жизни больше не смел делать этого. Он не успеет и глазом моргнуть, как ты снова превращаешься в Глинду. Даешь понять, что у него могут быть свои чувства, но для всего есть определенные границы. И что на этот раз он их преступил. Поверь мне, ему сразу легче станет. А теперь жди, пока я схожу за Софстер.