Девушки из хижины - Минка Кент

– О господи, – говорю я, поворачиваясь к нему. – Ты меня напугал.

– Ищешь что-нибудь? – спрашивает он, изучающе глядя на меня. Должно быть, Брант сократил утреннюю пробежку.

Никогда не умела лгать, а это значит, что и на ходу выдумывать не умею.

– Свой ремень «Алтузарра», – отвечаю я. – Тот черный, с золотой пряжкой. Не могу найти. Подумала, вдруг он попал сюда вместе с твоими, по ошибке.

Брант всматривается в мои глаза целую секунду, показавшуюся вечностью, потом шагает через коридор в мою половину гардеробной. Возвращается, сжимая в кулаке черный ремень с золотой пряжкой. Шумно выдыхает через нос.

– Этот?

Изображаю невинную улыбку.

– Ой! Должно быть, между глаз попал.

Беру ремень, кладу руку ему на плечо, приподнимаюсь на цыпочки и целую мужа, тайком вдыхая его аромат. Словно могу учуять ее запах… Но нет, он пахнет Брантом. Кожаными сиденьями своей «Теслы», спиртовыми салфетками, которыми протирает объектив камеры, и немножко гелем «Ветивер» после утреннего душа.

– Пойду готовить завтрак, – говорю я, на секунду касаясь ладонью его груди, и ухожу.

Он дышит тяжелее, чем обычно, и взгляд необыкновенно пристальный. Я могу только догадываться, о чем он думает. Либо гадает, что я ищу, либо задумался, почему ищу именно здесь.

Что-то мне подсказывает: он знает ответы на оба вопроса.

За все эти годы я ни разу не рылась в его вещах.

Не было необходимости.

Кусая губы, по коридору иду к лестнице и останавливаюсь, взявшись за перила, чтобы переварить случившееся.

В будущем мне нужно быть осмотрительней… по крайней мере, пока не найду неопровержимых доказательств того, чем он занимается за моей спиной. А до тех пор важно вести себя так, будто все прекрасно. Если Брант заподозрит, что я за ним слежу, он тут же примется заметать следы, и тогда я ни за что не найду то, что ищу.

Направляюсь на кухню. Включаю плиту на разогрев и принимаюсь доставать и раскладывать ингредиенты на мраморной столешнице. Нарезая лук и перцы, включаю музыкальное приложение на телефоне и пускаю «Флитвуд Мак» через колонки на кухне.

Еще один обычный день…

Но проходя мимо зарядной панели, замечаю подключенный телефон Бранта. Смотрю вниз по лестнице, нет ли его поблизости, и нажимаю кнопку включения. На том сайте для обманутых супругов измененные телефонные пароли числятся в списке главных тревожных сигналов, но мне еще не удавалось заполучить телефон Бранта, когда его нет рядом. Батарея почти разряжена. Значит, он разговаривал весь последний час? В этой местности сигнал иногда слабый, если пользоваться телефоном слишком долго, аккумулятор садится быстрее.

Экран загорается белым окном уведомления. С номера 212 поступило сообщение.

Нет предварительного просмотра.

Контакт не обозначен никаким именем.

Воровато оглядывая кухню, убеждаюсь, что я совершенно одна, и набираю пароль, чтобы выполнить вход.

4-5-0-4.

Дата нашего первого свидания.

Телефон гудит и предлагает «повторить попытку».

4-5-0-4.

Просит повторить еще раз.

Странно. 4-5-0-4 – пароль из четырех цифр, который мы используем всюду. На кнопочной панели в гараже. Как пинкод для наших дебетовых карт. В качестве пароля к нашей охранной системе.

Хмурюсь, опять смотрю в сторону лестницы и пробую другую комбинацию.

8-9-7-9.

Его день рождения.

Телефон гудит, просит повторить.

Набираю свой день рождения.

Дату нашей свадьбы.

Номер нашего дома.

Последние четыре цифры его социальной страховки.

Телефон вибрирует, и меня уведомляют, что устройство заблокировано на пять минут в связи с большим количеством неверных попыток.

Дерьмо.

Тяжело вздохнув, возвращаюсь к столешнице и заканчиваю резать овощи. Стиви Никс печалится об утерянном былом, а я мысленно молюсь, чтобы в ближайшие пять минут муж не поднялся на кухню…

Обнимаю Сэйдж, она вся дрожит. Мы жмемся друг к другу на краю кровати в углу нашей лачуги, накидываем на себя одеяла, будто они могут защитить от этого неведомого чудовища за кухонным столом. Незнакомец возится с нашей керосиновой лампой.

– Сто лет такой вещью не пользовался, – сообщает он, когда огонек начинает лизать стекло изнутри.

Отблески пламени озаряют отметины и морщины на его лице. На щеках и лбу круглые ямочки, от крыльев носа к уголкам рта идут глубокие борозды.

Мама как-то говорила мне, что в стране свирепствуют болезни. Она утверждала, что люди всегда болели и умирали, передавая ужасные неизлечимые болезни от одного к другому.

Наверное, этот мужчина чем-то переболел.

Или болен до сих пор.

Он сбрасывает свою тяжелую куртку, не сводя с нас глаз.

– Тут хорошо. Тепло.

Мы молчим, а Сэйдж, похоже, даже ни разу не моргнула.

– Вас здесь только двое? – спрашивает чужак, закидывая ногу на ногу. Он крупный мужчина, а на нашем маленьком деревянном стуле кажется еще крупнее.

Сэйдж трясется, я стискиваю ее руками.

– До крайности странно наткнуться на двух одиноких юных леди в лесной глуши, – говорит он, ухмыляясь. – С вами точно больше никто не живет?

Я молчу.

– У вас имена есть? – интересуется он, снимая с головы шапку. Волосы у него темные, спутанные, словно давно не мытые. Чужак проводит по ним толстыми пальцами, но делает только хуже. – Сколько вам лет?

Мы упорно молчим. Он чужой. Непрошеный гость. Мы ему ничего не должны и не собираемся отвечать на его вопросы.

Наклонившись вбок, мужчина лезет в задний карман, достает что-то и с глухим стуком кладет на стол. Оно черное и со стволом, как наш дробовик. Должно быть, что-то вроде маленького ружья.

– Вы такое видели, девочки? – Он берет вещь со стола, показывает нам. В свете керосиновой лампы блестит темный металл.

Стискиваю зубы так, что сводит скулы, а ладони, прижатые к ночной сорочке Сэйдж, становятся влажными. Потом под мышками выступает пот, и тут я осознаю, что с той секунды, когда он ворвался сюда и заполнил наш дом чувством опасности, сама не перестаю дрожать.

– Полагаю, никакой розетки здесь нет? – спрашивает чужак, оглядывая хижину. Поднявшись, он обходит комнату, топоча и шаркая ботинками по деревянному полу. – Вы, девочки, электричеством пользуетесь?

Не знаю, о чем он говорит. Чем бы оно ни было, никогда про такое не слышала.