Друзская сага - Виталий Каплан

— Папа, что же он им сказал?

— Это древний язык… для нас, непосвящённых, тайна. Века назад избранные знали такие слова, что могли обратить в бегство целое войско.

— А сегодня, сегодня кто-то знает? — глаза мальчика блестели, кулачки сжимались.

— Боюсь, Амир, эти слова забыты навсегда.

Но заметив, как увлажнились глаза сына, Мансур добавил:

— Хотя, возможно, они есть в святых книгах, их хранят Ливанские мудрецы в глубоких пещерах. В народе говорят, что посвящённые вручную переписывают священные «Рисолят», — прошептал отец следом, — и молятся, чтобы входы в подземелья оставались недоступны инородцам. Вера наша существует тысячу лет, и до сих пор никто, кроме высших муахиддун, не знает, что в книгах написано.

— Папа, но, если какой-то лгунишка скажет, что он — друз и проникнет в пещеры?

— Нет, сын, невозможно, — успокоил Амира отец, — во-первых, стать друзом нельзя, им надо родиться, во-вторых, нет шанса перехитрить «подземных» старцев. Но даже если такое случится, воришка ничего не поймёт, ведь тайные книги написаны чернилами разных цветов, в зависимости от которых меняется смысл любого слова.

— Значит, как дальше?

— Что именно?

— Ну, что ответили драчуны шейху?

— Верно. Рухнули на колени не только Шакур и Самир, но и все, кто услышал шейха, включая Абдаллу. Тот вообще распластался ниц.

Шейх аль-Кабир направился в дом Самира из рода Фаридов. Проходя мимо забияк, хмуро поманил пальцем Шакура. Тот поднялся, как завороженный, отряхнул одежды и поплёлся за ним. Старец расположился на ковре, поджав под себя ноги.

— Шакур, — тихий голос шейха в ушах задиры превратился в рокот, — как посмел ты, друз, поднять руку на брата?

— Шейх, всем известно, что Самир мой сосед. На протяжении многих лет наши семьи дружили, и не было ссор. Но месяц назад Самир принялся строить стену между нашими домами. Сегодня строительство завершилось, и я не выдержал двойного оскорбления.

— Или я не расслышал? Как так? — переспросил шейх, — вместо одной стены Самир возвёл две? У нас, друзов, вообще не принято городить заборов.

— Первое оскорбление состояло в том, что Самир вообще затеял строительство. Неужто гнушался видом моего дома и моей семьи? Или решил, что я побрезговал им? Может, посчитал меня человеком без чести, лгуном или вором? Ну? Пусть признается! Пусть скажет!

— Шакур, — перебил разгневанного мужчину аль-Кабир, — в чём заключается первое оскорбление, я понял. Переходи ко второму.

— Второе, как раз, в том, что алчный сосед построил ограду на земле, принадлежавшей мне по наследству. Границу между подворьями Самир перенёс, отхватив себе полосу, шириной чуть ли не в полметра и длиной в двадцать метров! Шейх! Рассуди! Не вор ли этот человек? Разве не украл он у моей семьи?

— Шакур, будь добр, сходи и позови ко мне Самира. Сам же побудь снаружи.

— Говори, Самир, — продолжил беседу шейх, нахмурив брови, — зачем построил стену раздора между соседями?

— О многомудрый! Никогда и никого не хотел этим оскорбить — тем более, такого соседа, как Шакур. Думал я себе так — понимает ли досточтимый потомок рода Якубальдина, что у меня взрослеют три дочери? У него же три сына подрастают. Согласись со мной, шейх аль-Кабир — ведь ты ревностный блюститель законов — негоже, чтобы пацаны его днями пялились в окна моего дома. Да и дочки мои, дуры молодые, что скрывать, тоже глаз с парней не сводят…

— Иди, Самир, позови Шакура в дом.

Теперь, когда оба соседа предстали перед шейхом, он продолжил дознание.

— Производил ли ты, Самир, замеры перед постройкой?

— Нет, но граница и без того известна, зачем заново мерить.

— А ты, Шакур, проверил на сколько вторгся Самир в твой двор?

— Да, шейх, мне точно известно, где пролегала граница.

Запустил аль-Кабир руку в бороду, подумал и отправил соседей за документами. Мальчишку Абдаллу послал к себе домой за мерным инструментом и картой деревни. А когда все вернулись, лично приступил к замерам. Вскорости выяснилось, что Шакур ошибся, учтя толщину стены. Самир действительно нарушил границу, но лишь на пять сантиметров, прибрав в целом квадратный метр соседской земли. Это было не мало, но и не много.

— Думается мне, любезные соседи, — заявил шейх, — что не стоит рушить стену из-за такой малости, как квадратный метр, но для порядка Самиру всё-таки придётся возместить потерю Шакуру.

— Шакур, — повернулся аль-Кабир к потерпевшему, — согласен ли ты принять выплату и тем завершить спор?

— Согласен, — кротко ответил Шакур, склонив голову.

— Но известна ли тебе причина, по которой Самир решился посягнуть на добрососедские отношения?

— Просвети, мудрейший.

Рассказал ему шейх быль о трёх сыновьях и трёх дочерях соседей. Напомнил о семейной чести, скромности и чистоте помыслов. И как только праведник закончил сказ, Шакур, не выдержав, прослезился и сразу же отказался от выкупа. Затем обнял соседа и троекратно расцеловал в знак примирения.

Так шейх предотвратил не только вспыхнувшую трагедию, но и кровную месть…

Мансур задумался. Прав Соломон, великий царь Израиля, сказав: «Что, было, то и будет, и что творилось, то творится, и нет ничего нового под солнцем». Снова припомнились Мансуру события месячной давности, случившиеся в деревне.

Как горящая спичка в мгновение ока воспламенит остальные, так между двумя уважаемыми семьями вспыхнул конфликт, вражда из-за безделицы — пустого слова. Дошло до потасовки, и ночью один из домов обстреляли. Чего-чего, но «огнестрела» в деревне уйма. Каждый второй мужчина носил мундир полиции, армии или ШАБАК. В результате столкновения у нападавших одиннадцать легко раненых, у оборонявшихся — разбитые окна и выщербленные стены. Раненых привезли в клинику, и врачи, как положено, сообщили в полицию. Уголовное дело открыли формально, ведь друзы в свои разборки не посвящают чужих. Было, кому вмешаться. В каждом из родов хватало влиятельных офицеров силовых ведомств. Все с тревогой ожидали следующей ночи.

В полдень в Народном доме собрались шейхи обдумать возможность примирения. Друзы народ горячий, и потому пути преодоления ссор давно сложились — одна или обе враждующие стороны обращаются к посреднику, или посредник поочерёдно взывает к каждой. Отправили посыльных с требованием направить глав семейств для переговоров. Категоричные, но вежливые отказы предвещали Хорфешу затяжную братоубийственную войну. Шейхи и деревенский мухтар[12] до сумерек пытались отыскать выход, когда дверь неожиданно отворилась. На пороге стоял Посвящённый, шейх Надим, семь лет не покидавший своего дома.

Все встали. Надим, духовный вождь, одинаково почитаемый израильскими, ливанскими и сирийскими друзами, оглядев собравшихся, примостился к столу. Шейх никогда не вмешивался в мирские проблемы, не посещал свадьбы и похороны. Сельчане, мечтавшие разглядеть в окне силуэт праведника, удостоились чести оказаться с ним рядом. Стало ясно — примирение состоится. Никто не осмелится отказать Надиму. Вновь отправили посыльных, теперь от его имени. Первого гонца принял род Аталла — обороняясь и сумев отбиться, они оказались сильнее и по традиции удостоились первого шага к миру. Получив согласие, старцы отправили посланца к семейству Сархан, наказав быть готовыми к приёму гостей через час. Шейх Надим встал и, не произнося ни слова, вернулся домой.