Эротические истории пенджабских вдов - Бали Каур Джасвал

Утруждать себя традиционным «сат шри акал» девушка не стала: она не собиралась выражать этой хитрой тетке свое почтение.

— Знала что? — спросила Кулвиндер.

— Эти женщины не умеют писать!

— Само собой. Вы должны их научить.

— Они. Не умеют. Писать, — Никки не хватало слов, чтобы уничтожить показное спокойствие Кулвиндер. — Вы меня обманули! Я думала, что буду преподавать литературное мастерство, а не грамоту! Ни одна из них не способна вывести даже собственное имя.

— Вы должны их научить, — повторила Кулвиндер. — Вы сами говорили, что хотите учить писать.

— Я имела в виду — сочинять! Писать рассказы. А не буквы!

— Так научите их писать, и тогда они смогут написать какой угодно рассказ.

— Вы хоть представляете, сколько времени это займет?

— Занятия два раза в неделю.

— Тут двумя занятиями в неделю не обойтись. И вы это понимаете.

— Они очень способные ученицы, — заметила Кулвиндер.

— Вы шутите?

— Вы ведь тоже не родились писательницей? Разве вам не пришлось сначала учить алфавит? Что, это очень трудно?

Никки уловила презрение в голосе Кулвиндер.

— Послушайте. Вы пытаетесь доказать свою правоту, я понимаю. Я современный человек и думаю, что могу сделать все, что захочу. Да, могу.

Вообще-то Никки собиралась заявить Кулвиндер, что увольняется, но слова застряли у нее в горле. Она задумалась; живот скрутило от знакомого ощущения тревоги. Уйти с этой работы означает отказать в помощи маме и Минди. Хуже того, они узнают, что Никки сдалась после первого же урока, и окончательно утвердятся во мнении, что она ничего не доводит до конца, поскольку просто-напросто бездельница, избегающая ответственности. Никки вспомнила обветшалый паб и представила, как Сэм, заваленный ворохами счетов, виноватым тоном сообщает ей об увольнении.

— В объявлении о вакансии указана ложная информация. Я могу пожаловаться, — наконец проговорила девушка.

Кулвиндер фыркнула, точно понимая всю несостоятельность угрозы.

— Кому? — с вызовом поинтересовалась она и стала ждать ответа, но не дождалась. Ее посыл был ясен: Никки на ее территории и должна играть по ее правилам.

* * *

Зимой темнеет рано. Вечерние тени и огни светофоров скрадывали контуры улиц. Кулвиндер спешила домой, анализируя прошедший день. Ей было стыдно, что она обманула Никки, но реакция девицы вызывала еще и злость. Поразмышляв над их разговором, Кулвиндер поняла, что ее до глубины души возмущает нахальная привередливость юной особы. «Как вы смели предложить мне обучать этих тупиц?» — будто говорила она.

Двухэтажный кирпичный дом Кулвиндер находился в конце Энселл-роуд. В погожие дни из окна ее спальни была видна золотая вершина великолепного купола гурдвары. Справа жила молодая пара с двумя маленькими детьми — вечерами женщина с малышами, глуповато хихикая, сидела на крыльце, пока не возвращался глава семейства. Дом справа занимали супруги с сыном-подростком, им принадлежала большая собака, которая принималась выть, едва хозяева отправлялись по делам, что случалось каждое утро. Кулвиндер приучила себя мысленно перебирать подробности жизни ближних и дальних соседей: всё что угодно, лишь бы не думать о том доме напротив.

— Я пришла!

Она помолчала, ожидая отклика от Сараба. Заставая мужа над нераскрытой пенджабской газетой, погруженным в глубокое молчание, Кулвиндер испытывала настоящую боль.

— Сараб? — позвала она у подножия лестницы. Муж что-то буркнул в ответ. Кулвиндер положила вещи и отправилась на кухню готовить ужин. По пути она мельком посмотрела, не раздвинул ли Сараб шторы в гостиной. Сегодня утром он предложил распахнуть их пошире, чтобы в комнате стало светлее и ему не нужно было включать свет, чтобы почитать газету. «Не надо, — запротестовала Кулвиндер. — У меня от яркого света голова болит». Нет, не тусклое английское солнце, а маячивший за окном дом номер шестнадцать заставлял ее страдать. И они оба знали это.

Кулвиндер выставила тарелки и миску с далом, достала из холодильника ачар и накрыла на стол. За все годы пребывания в Англии не было для нее большей отрады, чем простота пенджабской трапезы. Сараб занял свое место, и супруги молча поужинали, после чего муж включил телевизор, а жена принялась мыть посуду. Майя обычно помогала матери, но однажды, задержавшись в своей комнате, спросила: «А почему бы папе тоже не подключиться к готовке и уборке?» Подобные вопросы в молодости приходили в голову и самой Кулвиндер, но посмей она предложить отцу или братьям заняться домашним хозяйством, ее бы хорошенько вздули. Поэтому она схватила дочь за руку и потащила на кухню.

Покончив с делами, Кулвиндер прошла в гостиную и села рядом с мужем. Телевизор работал совсем тихо, но это не имело значения: показывали какое-то английское шоу, и то, над чем смеялись британцы, не вызывало смеха у пенджабки.

Она повернулась к Сарабу и попыталась завести разговор.

— Сегодня случилось кое-что странное. Недоразумение с кружком, который я организовала, — Кулвиндер на минуту умолкла. «Кружок, который я организовала». Как приятно произносить это вслух. — Девушка, которую я наняла преподавать, думала, что будет учить женщин писать мемуары, но те, кто пришел в кружок, и грамоты не знают. Я давала объявление о занятиях по писательскому мастерству. И только когда женщины начали интересоваться, поняла, что они не в состоянии написать даже собственное имя, но что мне было делать? Давать им от ворот поворот? Это неправильно. В конце концов, моя задача — помогать сестрам по общине.

Это было правдой лишь отчасти. Кулвиндер толком не объяснила женщинам, чем именно они будут заниматься в кружке. «Писать, читать и все такое», — говорила она, выдавая бланки заявлений.

Сараб кивал, но взгляд его оставался пустым. Потом он уставился на экран. Кулвиндер посмотрела на часы и поняла, что ей, как и в любой другой вечер, предстоит убить еще много часов, прежде чем она решит, что можно ложиться спать. Тем временем дождь прекратился.

— Не хочешь пройтись? — обратилась она к мужу. Прогулки после ужина вошли в привычку еще в Индии. — Это полезно для пищеварения, — Кулвиндер почувствовала себя глупо: с чего ей пришло в голову уговаривать Сараба? Но сегодня ей действительно хотелось побыть с ним. Конфликт с Никки напомнил Кулвиндер перепалки с дочерью.

Даже не взглянув на жену, Сараб проговорил:

— Иди одна.

Кулвиндер прошла по Энселл-роуд и свернула на главную улицу района с кучкой магазинов, освещенных продолговатыми люминесцентными лампами. В «Свадебном бутике Шанти» компания молодых женщин примеряла браслеты, вертя запястьями, чтобы свет играл на полировке. Владелец соседней лавки, где торговали масалой,[14] терпеливо выпроваживал посетителей — довольную английскую пару, накупившую пузырьков с красными и желтыми порошками. Поодаль тусовались подростки в дутых черных куртках, оглашая воздух выкриками и смешками: «Ага. Ха! Ну ты