Звезда на одну роль - Татьяна Степанова

— Аида, Катька, иначе он сделает ноги, уже грим смывает.

— Ты его видел?

Вместо ответа он потянул ее за руку. Катя с сожалением поднялась. Вадим провел ее по пустому темному вестибюлю, открыл какую-то дверь, и они очутились на черной лестнице. Поднялись на второй этаж. В комнатке напротив лестницы галдела «Рампа»: музы в хитонах, танцовщица танго, еще какие-то загримированные актрисы.

— Это бабская гримерная, — шепнул Кравченко. — Мужики — следующая дверь.

Они вошли в освещенную комнату. У большого зеркала за столиком, уставленным коробками с краской, сидел Пьеро. Он успел уже снять часть грима и теперь намазывал лицо кремом.

— Привет, — развязно поздоровался Кравченко.

— Добрый вечер, вы.., ко мне? — Лавровский был удивлен.

— Здравствуйте, я Петровская, мне Борис Бергман поручил передать вам плохую весть: Света Красильникова умерла. — Катя взяла сразу с места в карьер.

— Света? — Лавровский уронил на пол тампон, которым он размазывал по лицу крем. — Умерла?

— Вас еще не известили? — Это не стыковалось с первым заявлением, но Катя этого не заметила.

— Нет. — Лавровский встал. — Значит, они нашли ее?

— Это вы заявили в милицию о пропаже? — допытывалась Катя.

— Я, я. Но где они нашли ее? Что с ней случилось?

— По всей видимости — несчастный случай, — пояснила Катя. — Ее нашли на стройке.

— На стройке?! На какой стройке?

— На стройке в Каменске. Это за Кольцевой. В Подмосковье.

— Да знаю я Каменск. А как она туда попала? — В глазах Пьеро, обведенных расплывшимися кругами сажи, была тревога.

— Никто не знает как. Бергман на вас надеялся.

— Борька... Но почему? Господи.., умерла. — Лавровский картинно заломил руки. — Это вам в милиции сказали?

— Да. — Катя не погрешила против правды. — А как получилось, что вы заявили? Вы куда заявление отнесли?

— В УВД Юго-Западного округа. Там со мной парень какой-то беседовал. Она исчезла, понимаете?

— Когда вы видели Свету в последний раз? — Кравченко решил направить беседу в более деловое русло.

— Седьмого февраля. Мы с ней в студии встретились.

— В какой студии?

— У Паши Могиканина. — Лавровский махнул рукой. — Он скульптор. Да еще и шизанутый. Света иногда у него натурщицей подрабатывала.

— Ну и?.. — спросила Катя.

— Ну, она должна была подыскать мне одну работенку. Сказала, вроде все улажено, я тебе позвоню в среду. И не позвонила. Ни в среду, ни в четверг. В пятницу я к ней домой заскочил. Звонил, звонил, дверь не открывают. А тут Могиканин объявился: где Светка, у меня третий день работа стоит. Короче, мы поняли, что ее нет — ни дома, ни в студии. В «Рампе» никто толком ничего не знал. Мы с ним подумали-подумали и двинули в милицию. Время-то сейчас сами знаете какое. — Лавровский говорил все это быстро, без запинки. Потом он умолк, вздохнул и спросил уже по-другому, трагическим шепотом:

— Похороны когда?

— Еще ничего не известно, — ответила Катя. — Там какая-то загвоздка со вскрытием.

— А что, вскрытие будет? — испугался Пьеро.

— Естественно. По несчастным случаям всегда так, — вмешался Кравченко.

— Несчастный случай.., ну, еще автокатастрофа, но стройка! — Лавровский опустился на стул. — А вы, значит, Борькины знакомые? Что-то я вас в «Рампе» не встречал.

— А я вас на сцене видела, — соврала Катя.

— Где?

— Ну, в этой, во французской пьесе...

— В «Слишком нежной коже»?

— Именно.

Пьеро слабо улыбнулся.

— Жаль, что мы познакомились при столь трагических обстоятельствах... — Он вздохнул и картинно повел рукой. Катя обратила внимание, что ногти его наманикюрены, как у женщины, и покрыты прозрачным блестящим лаком.

— Да, жаль. Ну, мы пойдем. — Она чувствовала, что больше ничего от этого накрашенного павлина не добьешься. — Свяжитесь с Бергманом, пожалуйста. Он просил.

Тут в дверь гримерной просунулся парень, игравший Аполлона. Как был, в хитоне и лавровом венке.

— Толька, тебя к телефону. Аппарат внизу, в администраторской.

— Кто?

— Тип какой-то, сказал, насчет работы.

— Иду.., извините, я должен...

— До свидания, — попрощалась Катя.

* * *

— Актеришка, — ворчал Кравченко, когда они возвращались домой в его «Жигулях». — И она с такой куклой спала? Ну и вкусы у вас, теток!

— Он талантливый, — молвила Катя. — Наверно.

— Талантливый! Хмырь в шелках. Еще на Вертинского замахивается! — Кравченко в сердцах прибавил газу.

— Я в понедельник съезжу в Каменск, — решительно сказала Катя.

— Зачем?

— Так, узнаю кое-что. Результаты медэкспертизы будут готовы.

— Давность смерти-то там какая? — осведомился Вадим.

— Примерно две недели.

— Две? Брр! Там уже червячки давно завелись. Хотя нет, холодно же. На льду мясо долго не гниет. Но все равно зрелище — дрянь.

Катя подняла воротник шубы. Ее клонило в сон.

В понедельник, однако, ехать в Каменск Кате не пришлось. «Голос Подмосковья» срочно заказал статью в криминальную полосу.

— Ну, ты там чего-нибудь такого подкинь, покруче, — напутствовал ее редактор полосы. — Чтоб читателя до печенок пробрало.

И Катя, предварительно созвонившись по телефону, срочно отправилась в министерство на Житную к замкомандира федерального спецназа.

Эксклюзивное интервью этот моложавый атлет-полковник обещал ей давно. А тут как раз удачная операция подвернулась. В Мытищах спецназ вместе с областным розыском взял банду Малахова, совершившую восемнадцать убийств водителей-транзитников.

Эту банду искали несколько месяцев. Вова Малахов, никогда принципиально не использовавший при убийстве водителя огнестрельного оружия, а действовавший подобно мяснику исключительно ножом и железной дубинкой, был обложен сотрудниками милиции в квартире на шестом этаже дома на окраине Мытищ. У него имелись два автомата, восемь гранат, и он намеревался дорого продать свою подлую жизнь.

Спецназ брал эту квартирку, больше похожую на хорошо укрепленный дзот, по всем правилам боевого искусства. Дверь вышибли кувалдой, в окна спустились с крыши по специальным тросам. Малахова, собиравшегося попотчевать гостей гранатами «РГД», прошили двумя автоматными очередями.

Спецназовец, несмотря на свой рост и саженные плечи, оказался кокетливым, словно выпускница последнего класса. Он то и дело скромненько потупливал глазки и смущенно басил, что «ничего там особо героического не было» и что «про это не надо писать». Кате удалось разговорить его только после получасового увертливого диалога, в котором она весьма талантливо разыгрывала преклонение перед храбростью и отвагой полковника.