Невольница: его проклятие - Лика Семенова

отзывались скрежетом металла. А потом пришла боль. Разлилась волной жара. Казалось, меня раскроили пополам, прорезали насквозь, прошили навылет. Сорок пять — верная смерть, они говорили. Меня же гарантированно прикончит десяток.

— Один, — Ларисс встал передо мной и заботливо поправил волосы за ухо, внимательно заглядывая в глаза.

Он станет наблюдать за моим лицом. Это предельно подло. Невыносимо. Немыслимо. Я собралась с духом и прошептала:

— Уйдите. Будьте милосердны.

Он покачал головой:

— Я должен видеть и, если нужно, подать знак, чтобы палач остановился. Мы же не хотим тебя убить. Но… — он провел пальцем по моей щеке, и меня передернуло от отвращения, — я все еще предлагаю тебе сделку. Мне отчего-то кажется, что теперь ты можешь быть более сговорчивой.

Я все еще отказывалась понимать, чего он хочет, хоть и все осознавала. Покачала головой. Нет. Нет! Если бы он требовал упасть в ноги де Во — теперь я сделала бы это без колебаний и сожалений. Я проиграла — это тоже надо уметь признать. Но покоряться полукровке, как мужчине — лучше кнут. Меня все еще преследовали те проклятые видения, и я не знала способа от них избавиться. Они уничтожали меня. От этого я уже никогда не отмоюсь. Стократно лучше кнут.

Я снова покачала головой:

— Лучше мясник, чем ядовитая змея.

— Дура, — он снисходительно улыбнулся и провел пальцем по моим губам, с нажимом, касаясь зубов. — Это не смелость, не гордость. Это дурь.

Меня едва не вывернуло.

— Я не понимаю, зачем это вам.

Он шумно выдохнул и поджал темные губы:

— Скажем так: я тоже очень люблю красивые дорогие безделушки.

— Безделушки… — я улыбнулась, несмотря на боль, раздирающую спину. — Кажется, наконец, мне нашлось название.

Он хмыкнул, попятился на пару шагов и кивнул палачу.

Второй удар показался еще больнее. Наверное, потому, что пришелся уже по свежей ране. Я хотела сдержаться, но крик сорвался с губ, на мгновение оглушая. Полукровка был прав: я не знала этой боли. И еще не познала ее до конца. Молилась, чтобы следующий удар лишил меня сознания, но тогда, увы, они вернут меня в чувство и все начнется сначала.

Я уже не чувствовала рук. Кисти давно перестали существовать. Я сама была болью, ее пульсирующим эпицентром. Как в сердцевине пыльной бури, меня кружило в мутном шуршащем водовороте, злобно шепчущем: «Три… Четыре… Пять… Шесть…»

Полукровка досчитал до двенадцати и вскинул руку. Я различала его мутным пятном серо-коричневого и желтого. Удары прекратились. Я закрыла глаза и бессильно повисла, вслушиваясь в свое неимоверно тяжелое сиплое дыхание, вырывающееся не то свистом, не то стоном. В носу резануло знакомой аптечной вонью, и я вскинула голову, стараясь избавиться от мерзкого запаха. Проклятый демон. Он все совал и совал это под нос, пока едкие пары не проникли в горло, не заставили кашлять. Теперь вернулась боль в затекших руках. Кисти ломало. Я не могла посмотреть, но казалось, что они сине-пунцовые от пережатых оковами вен, почти отмершие. Спина горела, будто заживо содрали кожу и оголили плоть.

— Ну, — Ларисс заглянул мне в глаза, — как ты себя чувствуешь, прелесть моя?

Хотелось выплюнуть что-то едкое, злое, но из горла вырвался лишь едва различимый хрип.

Он достал платок, заботливо вытер слюну в уголке моего рта:

— Хватит с тебя на сегодня.

На сегодня? Казалось, волосы встали дыбом. Значит, будет продолжение? Я стиснула зубы, с трудом фокусируя взгляд на полукровке, тянула голову. Я понимала, какой немыслимо жалкой сейчас была. Так хотелось выкрикнуть все, что раздирало меня изнутри. Он все понял, приблизился к самому уху:

— По закону положено сорок пять, прелесть моя. И я всегда могу покрыть недостачу… если только не решишь передумать. Я не сторонник подобных методов, всегда считаю, что гораздо приятнее полюбовно договориться. Сейчас я твой бог. Стоит лишь помолиться. И многое изменится.

Глава 12

На запах смерти слетелись все стервятники. Император все еще был жив, но кое-кто уже успел сменить одежды на более сдержанные. Двор утрачивал краски, демонстративно увядал, как осенний сад, теряющий яркие листья и запоздалые цветы. Вот оно — предвкушение смерти, о которой мало кто будет горевать. Таков удел королей. Император умер — да здравствует Император! Всем плевать. Теперь каждый думает только о том, как бы сохранить при новом монархе собственный зад.

Я ничем не лучше дргих. Такой же падальщик. Голодный и не менее жадный. Хотел бы выглядеть благороднее, но у меня к Императору свои счеты. Мне не за что его любить.

Я вышел в большую галерею, прошитую, как выстрелами, вереницами узких высоких окон, впускающих косые закатные лучи. Эти росчерки окрашивали белый мрамор розоватым, добавляя немного краски, будто румянца на бледные щеки. Покои Пирама душили. Я беспрестанно должен был принимать скорбный вид, в то время, как его высочество надирался алисентовым вином. Он так горевал. Хотя я понимал, что это лишь способ скрыть нетерпение и нервозность. Нет, не стоит демонизировать мальчишку. Он по-своему любит отца. Но отец и отец-император — слишком разные вещи. Власть лишает роскоши простых чувств.

— Ваше сиятельство.

Торн! Твою мать, как же я был рад ему! Он поклонился, как и подобает приветствовать высокородного, но я не сдержался и обнял его огромные плечи:

— Винс! Хоть одна приятная рожа в этой змеиной яме!

Когда я в последний раз видел его таким? Уму непостижимо! Увы, придворные одежды шли ему ровно так же, как балетная пачка туранскому синебрюхому ослу. Но протокол обязывал являться во дворец, согласно титулу, а не военному чину. И титул простого кавалера оценивался здесь выше капитанского мундира.

Торн усмехнулся и хлопнул меня по спине:

— Как его величество?

— Без изменений. Врачи натащили кучу аппаратуры, но, сдается мне, лишь для того, чтобы их не обвинили в бездействии. Пираму сказали, что, вероятнее всего, он уже не встанет. А ты здесь откуда?

— Гарнизон отозвали с Барамута. Кажется, его высочество боится волнений. Я здесь должен встретиться с генералом Лоренсом, а он сейчас у Императора, как мне сказали.

Да, Фабий давал Лоренсу последние указания. Будет ли генерал так же предан Пираму? Что ж, это разумно. Осторожность никогда не помешает. Никто толком не знает, что начнется после.

Винс скрасил мой день. После сановных рож выскородных старцев и нервных истерик Пирама он был глотком свежего воздуха.

Он неловко помялся на месте:

— Ты здесь один?

Я кивнул:

— Да. Вирея…

К счастью, он перебил:

— …да, я слышал. Не понимаю, как это удалось.

— Ларисс.

Винс поджал губы,