Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид

Он призвал каждого из соратников укрепить свои сухожилья и мускулы, взогреть кровь и драться, подобно тиграм. Его рука в кольчужной перчатке взялась за древко королевского стяга.

Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом

Иль трупами своих всю брешь завалим.

(Шекспир, «Генрих V», III-I)

— Генрих! Генрих! — кричали лучники Флюэллена.— У них есть копья, зато у нас — луки. Посмотрим, как им понравится вкус английских стрел.

Лучники нарубили небольших деревьев, сделали из них колья, обожгли для крепости острия на огне и устроили заграждение, способное отчасти сдержать напор верховых рыцарей[46]. Генрих собрал все свои силы в один кулак. Рядом с ним были все его благородные рыцари — Уорвик, Оксфорд, Толбот, Глостер, Эксетер, Бедфорд. Король снова преклонил колени.

Memento Nostri Domine! Наши враги собрались, их сердца преполнены гордыни. Господи, лиши их отваги, обрати их в бегство, чтобы знали, что ты сражаешься на нашей стороне, Господи.

Затем он прислонился к древку королевской орифламмы[47] и начал ждать.

По небу ползли серые, тяжелые облака. Беспристрастный герольд граф Монжуа взял на себя обязанность проследить, чтобы предстоящая битва велась в строгом соответствии с рыцарскими обычаями. Он въехал в английский лагерь, сопровождаемый двумя знаменосцами, под белым штандартом герольда.

— Милорд,— спросил Монжуа у Генриха,— вы хотите сражаться?

— Нет,— качнул головой Генрих.— Передай моим кузенам, что я предпочел бы мирную беседу. Но если нужно сражаться — мы сразимся.

Герольд обещал передать его слова и поскакал через поле. Расстояние между двумя изготовившимися к битве армиями не превышало тысячи ярдов.

— Коннетабль, ваш противник говорит о мире. Вы готовы прийти к соглашению?

Шарль д’Альбре вопросительно посмотрел на собравшихся вокруг него герцогов и графов.

— Так вот, мессиры, le roi Henri предлагает нам мир. Что вы на это скажете?

Общее мнение французских рыцарей выразил герцог Алансонский:

— Sans pardon. Во имя чести мы должны сразиться. Так что по коням, и вперед.

Коннетабль согласно кивнул.

— Вы слышали решение рыцарей, герольд. Отправляйтесь к королю Генриху и скажите, что он должен изготовиться и сразиться с нами.

Герольд снова поскакал в английский лагерь, чтобы передать вызов. С этого момента предстоящая катастрофа стала неизбежной.

На французской стороне поля благородные рыцари исповедовались своим священникам. Впервые за многие годы они отложили в сторону взаимное недоверие, интриги и борьбу за власть, свое тщеславие и амбиции. Их объединил дух национального единства, даже такие заклятые враги, как герцоги Арманьяк и Бурбон, пожали друг другу руки[48]. Протрубили рожки герольдов. Рыцари в сверкающих, до блеска начищенных кольчугах и кованых, стальных латах тяжело взгромоздились (с помощью своих верных оруженосцев) на коней. Кони не выразили по этому случаю ровно никакой радости. Затем оруженосцы вручили рыцарям и сопровождавшим их всадникам копья. По случаю мокрой, вязкой почвы копья были укорочены. Перед когортой верховых рыцарей выстроились пешие арбалетчики. Коннетабль построил свою армию тремя волнами: впереди — две волны пехотинцев и лучников, за ними — рыцари. От мокрой земли поднимался пар; вымпелы, украшавшие рыцарские копья, отсырели и бессильно обвисли. Перед тем как сесть в седло, коннетабль проверил состояние грунта. Готовясь к предстоящей битве, он учел буквально все. Все — за исключением погоды. Дождь превратил свежевспаханное поле в бурую, противно чавкающую трясину. Коням, несущим на себе закованных в сталь рыцарей, придется очень трудно. Почва была настолько вязкой, что оруженосцы подсаживали рыцарей в седло на спешно изготовленных настилах.

Шарль д’Альбре был опытным воином, он прекрасно понимал, что конские копыта будут вязнуть в грязи. В отличие от многих благороднейших рыцарей д’Альбре никогда не забывал об осторожности. Воинская мудрость, накопленная в бесчисленных сражениях, не позволяла ему радоваться еще не достигнутой победе. Он имел под своим началом армию, многократно превосходившую силы англичан,— и беспокоился о состоянии грунта. Он не хотел атаковать противника, пока не сложатся более благоприятные условия, не хотел рисковать.

— Мессиры, нам следует повременить, земля слишком мокрая.

— А я считаю, что нечего нам медлить. В атаку — и дело с концом,— проворчал Антуан, герцог Брабантский.

— Наши кони увязнут в этом болоте,— предостерег его Филипп де Невэр.

— Неужели вы, благороднейший граф, боитесь каких-то там canaille aux pieds nus?[49] — высокомерно вскинулся герцог Брабантский.

Непрерывные свары, раздиравшие французскую аристократию, снова всплыли на поверхность, недавнее согласие перед лицом общего врага мгновенно испарилось.

Коннетабль понял бессмысленность дальнейших споров; чтобы доказать свою абсолютную неустрашимость, французский рыцарь готов поступиться чем угодно, в том числе и здравым смыслом. Д’Альбре потребовалось все его дипломатическое искусство, чтобы остановить перебранку благороднейших рыцарей, выдвигавших все новые и новые доводы за и против скорейшей атаки. Они не понимали, что все уже решено — без их участия.

Нельзя не отметить, что Генрих Ланкастерский прекрасно знал человеческую натуру. Ответ, принесенный ему герольдом, со всей ясностью свидетельствовал: французы рвутся в бой. Генрих понимал, что теперь ему нужно действовать быстро и решительно. Ни один военачальник, находящийся в здравом уме, не пошлет тяжелую кавалерию в атаку по грунту настолько мокрому, что кони просто не смогут разогнаться. А если так, надо спровоцировать французов на преждевременное выступление, и поскорее, пока земля не успела высохнуть, пока английские лучники и легкие копейщики имеют дополнительное преимущество над увязающими в грязи рыцарями. Англичане были легче и подвижнее французов, к тому же им благоприятствовали условия на местности. Французы сделали крайне неудачный выбор. Несмотря на свое огромное численное превосходство, они решили дать бой на поле, слишком узком для такой массы кавалерии. Леса, окаймлявшие поле с обеих сторон, ограничивали свободу маневра. Если заманить рыцарей под английские стрелы, появится вполне реальный шанс пережить этот день.

Генрих приказал отвести обоз подальше в тыл. В обозе находились королевская казна, корона и личные вещи аристократов; нельзя забывать и о «трофейных фурах» с добром, награбленным англичанами во время их chevauche'е (верховой прогулки) по северной Франции. Крайняя малочисленность английской армии принудила Генриха оставить обоз почти без охраны — фактор, сыгравший в течении битвы неожиданную, трагическую роль. Далее он сознательно пошел на определенный риск, приказав лучникам приблизиться к противнику на расстояние, с которого стрелы могли уже наносить ощутимый ущерб. Цепочка английских лучников начала осторожно выдвигаться. Правый фланг, находившийся под командованием герцога Йоркского, упирался в лес, то же самое относилось и к левому флангу лорда Камуа. Центр, которым командовал сам