Витенька - Василий Стеклов

послало ни поддержки с воздуха, ни подкрепления. Побоялись брать инициативу, запрашивали распоряжения из штаба, офицеры перекидывали решение друг на друга. В армии каждый вертолет был на счету, за него несли материальную ответственность, а за солдат ответственности никакой, только письмо родным послать да труп в цинковом гробу. Командир полка — нос до потолка, так вообще, в ответ на предложение послать роте подмогу, отвечал, что у роты все под контролем, так, небольшое столкновение, мы разберемся сами.

В итоге, после многочасового боя, почти вся рота погибла, кроме шести человек. А боевики потом ушли опять в горы. Вроде их пытались поймать и окружить и вроде даже кого-то поймали, но все это уже было махание кулаками после драки. Журналисты потом передавали слова погибшего командира роты, которые, не дождавшись помощи, он крикнул по радио: "Вы, козлы, вы нас предали, суки!"

«Жаль подмога не пришла, подкрепление не прислали, нас осталось только два, нас с тобою… обманули».

Алексей Николаевич ходил в военкомат, в военную прокуратуру, обращался даже в свою партию Единая Россия и везде пытался выяснить, как так вышло, что роту его сына послали на опасное задание. Ведь они были почти все новобранцы и должны были находиться в части на экстренный случай. И везде он получал отписки, какие-то шаблонные канцелярские ответы, что этот вопрос не к ним, что так решил кто-то из командования, и на верху во всем разберутся. В военкомате он видел таких же мужчин и женщин — отцов и матерей, молодых женщин — жен и подруг. Все ходили с заплаканными глазами, в которых угасла всякая надежда, и их там пинали, как и его, по разным кабинетам, стараясь скорее отделаться.

Попытался он узнать правду и среди своих знакомых военных. И вот один из его старых военных друзей, тоже офицер — генерал-полковник запаса, позвонил ему и позвал к себе в гости, обсудить это все. И в одну из суббот, через три недели после гибели сына, Алексей Николаевич поехал к нему на дачу. Друга звали Лебедев Александр Юрьевич, в запас он вышел позже Алексея, пройдя перед этим и Афганистан, и первую чеченскую. Алексей Николаевич уважал его как честного и умного офицера и всегда прислушивался к его мнению.

Дача Лебедева была небольшая, но красивая и уютная: двухэтажный дом с гаражом и подвалом, где были устроены банька и бильярд. Алексей Николаевич подъехал к воротам дачи в условленное время, хозяин уже ждал его. Он открыл ворота и, после того как друг заехал внутрь, затворил их и подошел к нему. Алексей вышел из машины, они поздоровались, обнялись, после чего Лебедев провел его в дом. Сам он часто приезжал сюда со всей семьей, женой и взрослыми детьми, но сегодня был один. Они прошли на второй этаж дачи, где у Лебедева был домашний кабинет. В кабинете, с отделанными деревом стенами и потолком и большой картой России на стене, стоял диван, рабочий стол с креслом, секретер с папками и книгами и маленький чайный столик, на котором сейчас стояла посуда, дымился чайник и лежали всякие чайные угощения. Лебедев усадил гостя на диван, сам сел в кресло и придвинулся к чайному столику. Налив чаю себе и гостю, он наконец начал разговор:

— Ну что, майор, слышал о твоем несчастье, прими мои соболезнования. Жаль твоего сына, хороший был парень, настоящий солдат, — сказал Лебедев своим густым рокочущим голосом.

— Спасибо, Александр Юрьевич.

— Давай без церемоний, мы оба в отставке. Просто Саша.

— Хорошо, Саша.

— Часто мне приходилось беседовать с родителями погибших ребят, и солдат, и офицеров. Всегда тяжело это, Алексей. Что сказать, как утешить? Никак. Все солдаты чьи-то сыновья, мужья или отцы. Жалко всех. Я хоть и был всю жизнь военным, с восемнадцати лет, но согласен, что самая лучшая война та, которую не начали.

— Да, ты прав. И я понимаю, что не всегда можно избежать войны. Бывает надо с оружием встать на защиту Родины, это все верно, — начал Алексей Николаевич. — Но как так-то? Столько ребят, молодых, здоровых, сильных, положили почем зря. Они бы год еще послужили, научились всему и встали бы защищать Родину. И моджахедам бы этим показали почем фунт лиха. А тут просто кинули в бой салаг, без разведки, не пойми как, в засаду. Помнишь, мы еще в первую чеченскую говорили об этом? Тогда тоже кинули штурмовать Грозный салаг восемнадцатилетних. Сколько положили тогда.

— Помню, помню. Сам прошел все.

— Да, ты все видел сам. Я тогда со своей частью охранял на Каспии стратегические объекты, самих боев не видел. Просил перевести в Чечню, но командир отказал. Но я слышал про все, что там творилось, офицеры рассказывали. Ельцина и его шайку тогда был готов своими руками расстрелять, как они предавали наших ребят!

Лебедев усмехнулся.

— Понимаю тебя, сам однажды дал в морду одному такому генералу, Скворцов его фамилия. Помнишь такого? Один из тех, что руководил штурмом Грозного. Меня чуть под трибунал не отдали тогда. Хотели звания лишить, но командир бригады заступился, он тоже не любил Скворцова.

— Вот, одни сволочи и предатели были кругом, потому и проиграли тогда.

— А сейчас ты, видимо, считаешь, что все поменялось? — грустно спросил Лебедев. Алексей Николаевич взглянул на него слегка удивленно и неуверенно произнес.

— Конечно, сейчас есть тоже отдельные пережитки. Сын мой и погиб из-за таких. Но, безусловно, в целом стало лучше.

— Ну что ж, блажен, кто верует, тепло ему на свете, — все так же грустно продолжал Лебедев.

— А ты, как вижу, считаешь, что ничего не поменялось? — спросил Алексей Николаевич.

— Я ничего не считаю, Алексей. Я лишь хочу помочь, облегчить тяжесть потери своему товарищу. Потому по-дружески тебя предупреждаю — не испытывай сильных надежд. Чтобы не разочароваться потом. Ты уже кажется начал разочаровываться, когда бегал по всем этим кабинетам, добиваясь правды? — Алексей Николаевич молча слушал, понурив голову.

— Тело сына ведь тоже не выдают, отписываются? Я ведь знаю. Все как и всегда. Тут я тебе помогу, сын твой настоящий солдат, герой. Он должен быть похоронен с честью, на родной земле, — Лебедев взял со стола трубку и закурил. Они немного помолчали.

— Но не обольщайся ложными надеждами, Алексей, вот тебе еще раз мой совет. Я ведь слышал про твои разговоры с офицерами, что ты агитировал их поддержать президента, новый курс. Даже в партию вроде вступил? Я сам когда-то был таким же. Бредил идеалами, патриотизмом, служением отчизне. Очень тяжело потом, когда эти идеалы разбиваются.

— Так что же