Амалия и Золотой век - Мастер Чэнь

— А где ваш дом, Эдди?

— Смотря что считать моим домом. Семейная гасиенда — в Илокосе, а вот в Маниле… Есть два места, но… Что, Лола?

Лола, как мне показалось, ничего ему говорить не пыталась, но теперь она молча подошла и остановилась в дверях, как бы присоединяясь к нам, на всякий случай бросив на меня взгляд.

— Кстати, Эдди, — посмотрела я на него с интересом, — а не могли бы вы коротко мне объяснить, как выглядит ваш галеонный проект с точки зрения…

— Практической? — поменял он положение в кресле и засмеялся, приглаживая двумя руками волосы. — Понятно: то, что было в отеле, — для романтиков, а сейчас вы — в офисе, и это склоняет…

Он глубоко задумался и потом щелкнул пальцами:

— А почему бы и нет! Почему нет! Но я поступлю с вами жестоко. Я вам дам несколько ответов, и попробуйте выбрать правильный. Итак: я не знаю, и никто не знает, во сколько обойдется постройка самого корабля. Вот я сейчас нанял двести рабочих в Себу, но не знаю, сколько из них смогут успешно работать, сколько времени это займет. Опыт утрачен… Первая стадия, стадия открытий, — как вся наша страна, для которой начался какой-то новый век!

Он уперся в меня пристальным взглядом:

— А теперь посмотрим не на то, как этот проект может окупиться, — второй корабль будет дешевле, но за сколько мы их сможем сдавать в аренду и для каких путешествий, мы тоже не знаем… Давайте оценим смысл предприятия. Торговлю китайским шелком за мексиканское серебро я возрождать, конечно, не собираюсь. Не тот век. А вот какой? Кто-то это знает? Кто-то думает о том, что теперь с нашей страной — которая через десять лет получит уже полную независимость — будет происходить?

А это, кстати, был хороший вопрос.

— Испания, — щелкнул он пальцами. — Сонный великан. Американцы вышвырнули отсюда испанцев тридцать шесть лет назад. Сейчас они могут вернуться! А это деньги. Но нужен толчок, эффектный жест, что-то, способное разбудить сердца. Далее, Китай. Да, его дела плохи. Но это не вечно будет так. Китай — это тоже деньги. И дело тут совсем не в одном или двух уникальных кораблях, а в том, что служит сердцевиной проекта. Не манильские галеоны, а корпорация «Манильский галеон».

Он сделал паузу — видимо, тут было самое главное.

— Которая может начинать самые разные сопутствующие проекты. Сколько угодно проектов. Вот например. Знаете, сколько манильских галеонов не дошли до порта и лежат на дне? Документы в Августине и прочие говорят — почти сто. Раньше, да и сейчас, это никого не интересовало. Вся штука в том, что мы живем в век водолазных костюмов… И они совершенствуются.

Он снова сложился в кресле, головой вперед, как змея.

— А кто владелец этих сокровищ? Уверяю вас, что трюма одного галеона, по сегодняшним ценам, хватит…

Эдди щелкнул пальцами.

— Так кто? Испания? Мексика? В этом списке до недавних пор не могло быть Филиппин. Потому что такой страны не было, только территория. Под американским флагом. А что будет дальше?

Эдди вздохнул и почти лег в кресле.

— А самое главное все же, — сказал он мечтательным голосом, — что они были чертовски красивы. А красота…

Он опять щелкнул пальцами — другой, забинтованной руки, поморщился, и тут я услышала голос Лолы, еле слышный, она произнесла два слова на языке, который, как я знала, тут не учат в школах, перейдешь на него с английского или испанского — получишь линейкой по пальцам. Но этот язык существует, и он их.

Эдди, не глядя, царственным жестом вытянул руку в сторону и назад. Лола начала осторожными пальцами разматывать бинт. Что, у нее есть запасной в сумочке?..

И я вспомнила, что здесь, в их стране, совсем одна.

Есть вещи, которые постепенно учишься делать без особого труда. Они получаются почти сами собой. Что я и собиралась продемонстрировать сама себе в этот, второй, день в городе.

Точнее, было это ранним вечером… говорят, закат над Манильской бухтой знаменит на весь мир, это национальное достояние? Жаль, сегодня не удастся его посмотреть. Потому что сейчас я, выйдя из отеля, задумчиво прогуливаюсь по его саду среди магнолий. И после магнолий как бы случайно приближаюсь к усыпанным золотыми цветами кустам, у которых под руку идут две женщины.

Шляпка, воротник хорошего старого кружева, кружевной платочек, лицо в морщинах, и очень красивые глаза — ими она улыбается всем и каждому, и мне, приближающейся к ней.

Мама нашего генерала. Друзья зовут ее «Пинки». Хотя нет — кажется, это ее официальное имя. Мэри Пинки Макартур. Ничего удивительного, что она здесь. Говорят, единственное место, куда она сына не сопровождала, — это фронты Великой войны.

А это кто с ней, обнимает ее за плечо, ведет по дорожке за талию? Та самая Джин, о которой здесь пишут все газеты, — генерал познакомился с ней только что, по пути сюда, на борту «Президента Хардинга»… то есть познакомилась она сначала со всей американской военной делегацией, много-много офицеров, но как-то постепенно делегация сделала несколько шагов назад. Потому что генерал, который до того не мог выдержать более получаса на вечеринках с танцами (обходил несколько человек и исчезал), вдруг начал проводить там часа по полтора. И как-то стало ясно, из-за кого.

Она получила наследство, отправилась увидеть загадочный Восток, думала о том, чтобы начать новую жизнь. В итоге генерал уговорил Джин вместо Шанхая поехать и посмотреть Филиппины, и вот она здесь.

Да мы же похожи как родные сестры, мелькнула у меня мысль, — обе небольшие, обе примерно одного возраста, у нее такая же выдающаяся челюсть и очень много хороших зубов, белых, делающих улыбку на редкость веселой. Правда, эти великолепные серо-зеленые глаза — это совсем не я. К сожалению.

А вот и прочие члены военной делегации, на отдалении, как бы занятые разговором между собой. И совершенно естественно, что я не хочу натыкаться на двух медленно идущих женщин, поскольку — как и все в отеле — знаю, кто такая матушка Пинки… и почтительно делаю пару шагов назад, при этом спиной вперед, чтобы дать им пройти… так, где у нас там корень или неровная плита дорожки под ногами? А вот она. Ах!..

— О, благодарю вас… Нет, я не упаду, и голова у меня не кружится…

Кто меня вовремя поймал? Отлично, его-то мне и нужно. Это он неправильно держал шляпу во время фотосессии. Тот самый плотный, состоящий будто из одних тяжелых мышц человек лет сорока, напрочь лишенный затылка, — шея у него примерно той же толщины, что и голова. Очевидно, военный, совсем военный. И со странно большими и умными глазами.

— Вы — человек с фотографии, я вас уже видела… Майор… э-э-э…

— Просто Дуайт, леди. Даже просто Айк. А что касается майора, то как-то я привык это слышать, даже уже не хочется. Я майор с восемнадцатого года, с войны, а дальше в американской армии особо не продвинешься. Поскольку она имеет тенденцию уменьшаться, а не наоборот.