Амалия и Золотой век - Мастер Чэнь

Юноша рассказывал о том, как в ожидании прихода галеона сюда, в Манилу, свозился купленный за предыдущую партию серебра китайский шелк. Дальше он шел в Мексику, через Акапулько, а оттуда — в Испанию и в Европу, то есть через два океана. Потом оказалось, что еще Европа любит китайский фарфор. И китайцы его начали делать по европейским заказам, с христианской символикой в том числе. Галеоны получили название «китайские корабли». Серебряные слитки из Мексики китайцы переплавляли в свои — знаменитые, в виде туфельки с круглой нашлепкой, зайдите в любую китайскую сувенирную лавку, они там есть, — и этим жила уже их империя. Так был устроен тот мир, сердцевиной его служила испанская империя, охватывающая моря всего мира, Манила купалась в мексиканском серебре, здесь не было бедных.

Он со скоростью змеи отреагировал на вопрос о бедности, голоде и ресурсах для странного проекта (а какого?): верните филиппинцам гордость, дайте им разогнуться, взлететь над землей — они станут и богаты, и счастливы. Содружество — это та самая точка, когда пора начинать делать подобные вещи.

И тут возник какой-то технический вопрос, высящийся за моим плечом (левым, конечно, если дьявол!) юноша начал говорить что-то, обращаясь к одному из американцев (видимо, местному): вы же не поленились поехать со мной, вы сделали свои две зарубки на киле, вы уже вошли в историю моей страны. И затем начал рассказывать про дерево якал, упругое, похожее на рессору, и о том, что еще для галеона нужно дерево дунгон и апитонг. Которые растут и ждут нас там, на юге, в Себу, где, собственно, верфи раньше и были и где кто-то что-то, возможно, еще помнит — перешло от прадедов… Вот тут я не удержалась, забыв, что ни на какую газету не работаю:

— Сеньор, вы хотите сказать, что вы на самом деле начали строить галеон?

— И не очень удачно, — отреагировал он, взглядывая на забинтованную руку. — Не удержался, помахал топором. Не сеньор, а Эдуардо, да просто Эдди. Эдди Урданета.

Урданета? Это все меняло. Еще в своем Пенанге мне не раз приходилось читать, что страной, как при испанцах, так и при сменивших их американцах правят то ли сто семей, то ли четыреста — притом что посчитать семьи сложно, они все переплетены браками детей. Сориано, конечно, и братья Элизальде, целых четверо, и Акино… И Урданета.

Но галеон сегодня? Это и правда происходит? Зачем он это делает? Сколько это стоит?

А американцы, распространяя всяческие, не обязательно приятные, запахи, уже вставали, собирали блокноты, благодарили юношу, задавали какие-то вопросы нос к носу — вдруг узнают что-то такое, что конкуренты не услышали. И мы с ним остались в итоге вдвоем.

— А это тяжело! — со смехом признался Эдди и сел напротив меня. — Как теннис с несколькими мячами одновременно. А вы, как я понимаю, та самая дама, которая вселилась в архиепископские комнаты. Да-да, этот отель — маленькая деревня, тут все знают всё обо всех.

— Амалия, — сказала я. — Амалия де Соза.

— Португалка! Португалка в бывшем испанском владении. Ну, я понимаю, что вы чувствуете. Наши с вами предки могли находиться в сложных отношениях. Чем вы тут заняты?

Что ж, я уже заготовила несколько ответов на этот вопрос.

— Для начала открываю небольшую контору, которая будет заниматься человеческими ресурсами, — выдала секрет я.

— Работорговлей! — откинулся он на плетеную спинку. — Великолепно. Наследие предков. И моих, и ваших.

— Я полагаю, что когда открываются новые перспективы, приходят иностранные инвесторы, то им потребуются подготовленные люди. С хорошим образованием, — пояснила я.

— А этого здесь сколько угодно, больше, чем работы для них. Есть у меня для вас один человеческий ресурс, вы не пожалеете и даже удивитесь, — пообещал мне Эдди. — И вас в этом плане ждут большие неожиданности. Так, а вон тот человек — шпион, он на вас дважды посмотрел издалека. А может, на меня…

Что ж, шпионы существуют, мысленно улыбнулась я себе — и бросила мгновенный взгляд на высокого мужчину с необычным профилем… будто нос птицы, но не хищной… Стоит у бара, что-то пьет… Ну, этот не может быть шпионом — шпионы незаметны, а в его сторону поворачиваются все головы, особенно женские. Он почти так же эффектен, как мой генерал, но это другой эффект, более мягкий и тонкий, почти женственный.

Нет, я сегодня не буду и пытаться сделать самую простую вещь — подняться к себе и попросить соединить меня с генералом Макартуром. Это лучше делать несколько изящнее, раз уж мы с ним обитаем в одних стенах. А сейчас — хватит впечатлений для одного дня.

— Успеха вам, Эдди, — сказала я, прикоснувшись к его бинту. — Это было незабываемо. Настолько, что мне лучше посидеть в полной тишине.

Я лишь сделала полукруг к стойке портье. Мало ли… Но писем или телеграмм мне не приходило.

Музыки нет. А раз так, то нет меня, я не понимаю, зачем и что я здесь делаю.

Кто мне скажет, что вообще такое музыка? Почему она должна быть у каждого места и времени, у каждого этапа человеческой жизни?

Вот звуки Интрамуроса: ритмичный звук копыт по брусчатке, звон, фырканье, скрип; а по пути, в двух кварталах отсюда, я слышала настоящую харану — это когда местный парень, всерьез или для разминки, поет серенаду: Ya no estas mas a mi lado, Corazon…

Но это только отрывки, хаос.

Вот музыка пока мертвая, в виде сероватой журнальной страницы. Хит недели, новая песня Исайи Берлина. Пока только ноты. И текст.

Я только что получил приглашение по почте,

Просим вашего присутствия, это формальный случай,

Цилиндр, белый галстук и фалды —

Ничто не может остановить ветер в мои паруса.

Потому что я приглашен этим вечером

В цилиндре, белом галстуке и фалдах.

Она, наверное, скоро оживет для меня, эта песня. Но часть моего мира, моей музыки уже никогда не будет прежней, она не оживет. Она ушла. Кто бы мог подумать, что «пленник любви», человек, чей голос я слышала в лучшие минуты моей жизни, он, совсем еще молодой, вдруг умрет такой странной смертью?

В прошлом, тридцать четвертом, году Росс Коломбо, сладкий голос Америки, лучший, несравненный, зашел к своему другу, фотографу Лэнсингу Брауну. Они начали рассматривать коллекцию оружия. Один старый дуэльный пистолет выстрелил. Пуля ударилась в стол у дальней стены и рикошетом попала Коломбо в лоб повыше левого глаза. Провели расследование, изучили стол, Брауна оправдали. Все.

Я смотрю на газетный анонс кабаре «Санта-Ана» — там какой-то Майями Сальвадор с гавайскими номерами, и вот еще Байяни Касимито танцует с сестрами Диас. Музыка: Cheek to Cheek, Got a feeling you are fooling, Love me Forever, You are my Lucky Star.

Я сижу и жду, когда из этих слов и строк родится мелодия. Но возникающие в голове робкие звуки заглушает отдаленный, хотя от этого не менее противный, шипящий свисток, по которому тут сверяют часы. Это у моста Санта-Крус. Красный кирпичный ужас, завод «Инсулар Айс», всем в городе нужен производимый им лед, свисток звучит в семь утра, в полдень и в четыре дня целую минуту. После того свистка, который в четыре, народ начинает тянуться домой. А вот сейчас — время ланча, полдень.