Штурм Грозного. Анатомия истории терцев Уцененный товар (№1) - Владимир Коломиец

– Перестань, казак! Разве твоя голова уже на плечах плохо держится? Ветром что ли качает? О какой туте говоришь?

– Очнись, Андрей Исаевич! Сердце-то у тебя разве не русское или забыл, из какого корня вырос, из какого колодца воду пил? Не из рязанского ли?

– А, вон ты о чем? Понятно, дорогой, понятно. И у меня сердце не на месте. Хорошо, посмотрим, как повернется дело.

1

Рязанский наместник, недавно назначенный Московским государем, получив донесение о казачьем непослушании, был вне себя.

– Ага, бунтовать вздумала вольница.

– Да нет, – отвечал посланник, – бунтовать они не хотят. Просят оставить их у своей землицы и на прежней службе.

– Ты тоже, смекаю, гнешь сторону воров и татей и их улещиваешь жить на старый свой корень, – заметил наместник посланнику.

– Нет, нет. Просто жаль казаков. А они нам ой как еще понадобятся!

Но наместник, желая показать себя умелым усмирителем, тотчас послал в Гребни конный отряд под командованием сотника Григория Волнина.

– Бунт срочно надо подавить, – напутствовал он его. – Упустишь огонь – не потушишь.

Отряд, бодро выехавший из города, вскоре поубавил пыл и с трудом плелся по глинистой вязкой почве. Всадники растянулись гуськом. В сумерках они въехали в рощу. Между деревьями мелькнуло несколько человеческих теней.

– Кто там бродит? Стой! – крикнул Волнин.

Одна тень отделилась и приблизилась к дороге.

– Кто такие, говори? – спросил сотник.

– Стародубовские мы, – ответил ему человек в кожухе и с рогатиной в руке.

– А это что за люди, – показал Волнин плеткой в другую сторону.

– Червленцы, – ответил спокойно мужик, – тоже не хотят съезжать с землицы.

– Зови их сюда и айда в деревни.

– Это не можно. Нам велено здесь стеречь дорогу.

– Кем велено?

– Да мирским сходом.

– Сходом? Так вот вы кого слушаете. Я вам покажу, как бунтовать. – И сотник полоснул мужика плетью по голове. Тот отскочил.

– Ребята, бьют! – крикнул он, отбегая в сторону, и все тени людей рассыпались и исчезли за деревьями.

Несколько всадников бросились за ними, но лошади вязли в мшистой почве, и они с трудом выбрались обратно на дорогу. Сотник Волнин выстрелил в сторону убегающих. Желтый свет блеснул в темноте, и выстрел гулко прозвучал в тихом лесу.

Отряд продолжил движение. Приехав в Гребни, они остановились перед закрытыми воротами.

– Кто такие? – спросили их через щель караульщики.

– Отряд рязанского наместника, – сообщил Волнин, и ворота раскрылись.

Проехав по станице, сотник убедился, что во дворах людей почти нет.

– Трубите в трубу, – отдал он приказание. – Собрать всех жителей у правления.

Но жителей оказалось очень мало, в основном старые люди и несколько женщин с детьми.

– Где остальные? – спросил Волнин у собравшихся.

– Ушли в леса, а куда, нам неизвестно.

– А где староста?

– Ушел вместе со всеми.

Собрав сведения, что делается в окрестных деревнях и убедившись, что с полусотней кавалеристов ему дерзновенных казаков не сломить, он послал наместнику записку.

– Прошу прислать воинскую силу побольше. Ослушники укрылись в лесных «острожках», чтобы их разыскать, окружить и захватить, необходимы дополнительные силы. И далее:

– Уже и в Червленной и Стародубовской и других деревнях ходят шайки скопом и заговором, с дрекольем и палашами, у церкви бьют в набат и собирают мирские повальные сходы.

Наместник понимал, что медлить нельзя, надо посылать на усмирение казаков не менее трех сотен всадников с пушками. Но на дворе была непролазная осень, а впереди зима.

Решено было отложить это до весны.

2

А казаки в это время собирались в путь. Ближе к весне, когда сильнее начало пригревать солнце, когда днем уже сбегали ручьи, а ночью еще приморозивало, собрались на сход.

– Казаки, стар я стал, трудно уже атаманить, – обратился к казакам Щедра. – В дальний путь собираемся, и атаман нужен помоложе, – он посмотрел на своего сына Степана.

– Решайте, дело серьезное.

– А что решать? Степана изберем, казак отменный, службу познал сполна, – предложил кто-то.

– Щедрина в атаманы. Степана, – понеслось из уст собравшихся.

Степан вышел в центр. Снял шапку, перекрестился и поклонился на три стороны.

– Кто за? – спросил Щедра.

Громкое «любо» с поднятыми в руках шапками прокатилось по округе.

Здесь же назначили день отправления.

В назначенное время стали прибывать телеги. Их сгрудилось больше сотни. Собрались родичи уезжающих. Плач их, казалось, доходил до самого неба. На телеги грузились мешки с домашним скарбом, садились бабы с детьми. Полсотня казаков, холостяков, рысила неподалеку, на маленьких лохматых конях, в готовности сопровождать станичников.

Степан Щедрин, избранный совсем недавно атаманом, четко отдавал команды. Чем спокойнее и медленнее он говорил, тем торопливее бегали и суетились отъезжающие. Путь предстоял длинный, все нужно было захватить, ничего не забыть.

Большинство уезжающих вздыхали, что им не придется больше вернуться обратно. И только друзья Степана – Гладков, Курдюков – восторженно подбадривали земляков:

– Пусть теперь ловят нас, пусть догоняют. Не бывать на нас боярского хомута!

Ранним утром, когда солнце бросило первые розовые лучи, обоз тронулся. Длинный поезд растянулся по нераскатанной дороге. Родичи шли рядом с телегами, причитали, плакали, прощались, некоторые падали, потом отставали. Лошади, на которых ехала семья Степана Щедрина, тащили возок по размытой, исковерканной дороге через, казалось бы, непроходимую засеку, но проводники чутко находили тропу, обходы и пролазы.

Через несколько дней пути сумрачная чаща кончилась, и показалась прогалина. Потянулись кое-где засыпанные еще снегом равнины, деревни. Деревянные колеса телег раскатывались на поворотах. Лошади то шли шагом, то рысью догоняли передних. Возчики покрикивали на лошадей.

Степан ехал в середине обоза в крытом возке, обшитом рогожками, запряженном двумя конями. По бокам рысили по два караульщика с пищалями за плечами и с бердышами на поясе. За телегой шла его оседланная лошадь. Степан изредка отдавал распоряжения, и тогда конный стражник мчался либо в голову, либо в хвост обоза. В возке сидела его жена Настя в шабуре, туго подпоясанном красным кушаком. Голова ее была закутана так, что виднелись только черные глаза. На облучке сидел их пятнадцатилетний сын Федор.