Аромагия - Анна Орлова

Среди безутешных родственников были популярны такие съемки, когда мертвым придавали вид живых, чтобы сохранить образ дорогого человека. Но, если присмотреться, фальшь становилась очевидна.

Несложно догадаться, у фотографа столько разнообразных портретов умерших девушек! Он не просто причастен к преступлениям, он сам убийца!

Перепугавшись, я бросилась прочь, но меня остановил сильный рывок сзади.

«Почему я пришла сюда одна?!» — кольнула запоздалая здравая мысль, и на меня обрушилось беспамятство…

Придя в себя, я не сразу вспомнила, что со мной и где я нахожусь. Голова болела, а тело затекло от неудобной позы.

Попытавшись убрать упавшую на глаза прядь волос, я обнаружила, что мои лодыжки и запястья надежно связаны, а шляпка и шпильки исчезли. Похолодев, я вспомнила все и огляделась в панике.

Фотограф чуть поодаль спокойно занимался своими делами.

— Я сказала мужу, куда иду! — отчаянно храбрясь, заявила я громко. — И меня провожал его ординарец, он скоро вернется!

А ведь Утер действительно знает, где я! Вспыхнула и сгорела бенгальским огнем надежда: я ведь сама его отослала…

— Вы врете, — равнодушно бросил господин Гюннар, продолжая возиться с непонятным оборудованием, — но это не важно. Вы мне нужны и я вас получу. Они поймут.

Я глубоко вздохнула, пытаясь сдержать малодушный всхлип. Кто такие «они» и что означает «получу»? Кажется, он окончательно сошел с ума!

Господин Гюннар не дал мне времени для размышлений. Оставив непонятные приборы, он устроился на диване рядом со мной. От мысли о собственной беспомощности что-то внутри сжалось, а от остро-свежего запаха цитронеллы затошнило. Боюсь, отныне я возненавижу это эфирное масло. Разумеется, если успею.

— У вас чудесные волосы… — проговорил фотограф мечтательно, перебирая пальцами мои распущенные рыжие локоны и щуря глаза.

— Спасибо за комплимент! — едко ответила я, вздрагивая от случайного касания пальцев к шее (словно улитка проползла по коже!).

— Они будут прекрасно смотреться… — продолжил господин Гюннар, играя с длинными прядями. Он как будто пробовал на мне разные прически: собрал волосы вверх, потом перебросил через плечо, затем подогнул, как каре, не обращая внимания на мои попытки вырваться.

Внутри все дрожало от ужаса, а сердце отчаянно колотилось. Боги, милосердные мои боги, он обращался со мной, будто с куклой!

Наконец господин Гюннар наигрался и отпустил меня.

— Хорошо, что я наконец придумал, как раскрасить фотографию! — с довольным вздохом заметил он. Склонив набок голову, полюбовался мной, потом слегка поправил локон у самого лица и пробормотал: — Это пламя погасло бы на обычном дагерротипе… Я не собирался вас трогать, но не удержался. Ваши волосы достойны моего таланта! Рыжих у меня еще не было… Надо попробовать на черном шелке, это символично. А потом… Алый бархат или лучше кровь на белом?

Мужчина словно не замечал меня, должно быть, разглядывая мысленным взором композицию будущего шедевра.

Призвав на помощь все свое актерское мастерство, отточенное более чем десятью годами брака, я улыбнулась и кокетливо взглянула на господина Гюннара из-под ресниц.

— Я охотно буду позировать, только развяжите меня, пожалуйста… Согласитесь, так будет намного интереснее…

— Нет, вы попробуете сбежать, — непреклонно ответил он. — Вы все пытаетесь… Я сначала пробовал связывать, но все равно вырываются…

— Кто — все? — спросила я, перестав изображать пустоголовую кокетку.

Фотограф легко подтвердил:

— Все модели. Пойдемте, я вам покажу! Пора познакомить вас с подружками.

Он хихикнул, заставив меня похолодеть.

Господин Гюннар тащил меня на руках, даже не подумав развязать. Он пронес меня по коридору, затем по лестнице вниз, в подвал. Отпер дверь, открывая небольшую комнатку, заставленную старой потертой мебелью. Похоже на чулан для ненужных вещей.

Не останавливаясь, господин Гюннар пронес меня через кладовку, наконец поставил на ноги и отпер еще одну дверь, замаскированную выцветшим гобеленом.

Жестом фокусника распахнул обе створки, гордо демонстрируя обещанный «сюрприз».

Яркий электрический свет на мгновение заставил меня зажмуриться. В нос ударил гнилостный душок, и я распахнула глаза.

— Боги, милосердные мои боги! — прошептала я неверяще.

Некое подобие варварски роскошной гостиной. Среди звериных шкур и ярких подушек возлежали и восседали девушки, задрапированные богатыми тканями… Помертвевшая кожа, глядящие в никуда глаза, холодная неподвижность, роскошные волосы — светлые, темные, русые и каштановые, витающий в комнате запах. По стенам развешаны фотографические портреты — будто зеркала, в которых отражались те же мертвые девушки.

Я почувствовала тошноту, поняв, что заботливый изувер старательно сохранял свои жертвы, бальзамируя несчастных и раскрашивая их мертвые лица. Невинные жертвы «искусства» фотографа.

Из-за неумения или недостатка ингредиентов теперь тела были на разной стадии разложения. Так вот зачем он приходил!

Такая же участь ожидала и меня. Осознав это, я с трудом удержалась от позорной истерики.

Не хочу лежать здесь сломанной куклой! Боги, милосердные мои боги, за что?!

Страх туманил мысли, словно хлороформ. Говорят, утопающие не могут плыть, их ведет инстинкт, заставляющий выпрыгивать вверх, а не плавно двигаться по поверхности воды. Животный ужас поднимался изнутри, заставляя кричать и звать на помощь…

Отрезвила меня пощечина, потом еще одна и еще. Не сильные — видимо, фотограф боялся, что останутся следы. Я с отчаянием подумала, что надо разбить лицо — хотя бы об угол стола — как только представится возможность. Наносить раны самой себе сложно, но это была единственная возможность хоть как-то подпортить триумф сумасшедшего. В конце концов, терять мне нечего…

Фотограф смотрел обиженно, словно Ингольв, когда подарил мне дорогие духи, а я не сумела изобразить радость, передернувшись от приторно-душного аромата. От этого дикого сравнения я моментально пришла в себя.

Тем временем господин Гюннар усадил меня в ближайшее кресло и тщательно закрыл дверь в комнату с мертвыми девушками. Сразу стало легче дышать, хотя из-под двери по-прежнему тянуло запахом тления.

— А я думал, вы поймете, — с какой-то обидой проговорил он, останавливаясь передо мной. — Вы же знаете, что лилии лучше пахнут, когда умирают. Вы убиваете цветы, чтобы получить свои экстракты и масла.

— Послушайте, но ведь это совсем разные вещи! — попыталась я достучаться до его дремлющего разума. — Одно дело — растения, и совсем другое — люди!

— Все мы — создания богов, — равнодушно возразил он. — Знаете, я много экспериментировал. И могу сказать, не приукрашивая, что достиг определенных успехов. Я хочу показать людям красоту увядания, изящество разложения…