Аромагия - Анна Орлова

От него исходил густой смолисто-коричный аромат, в вазе на столе радостно благоухали апельсины, а от мужчин попахивало коньяком. Я тихонько вздохнула: снова! Как будто Ингольв задался целью все делать мне назло.

— Добрый вечер, — улыбнулась я, привычно устраиваясь чуть поодаль, хотя рядом с Ингольвом пустовало кресло. Но оно аккурат между мужчинами, а встревать между ними небезопасно.

— Милый, очистить тебе апельсин? — предложила я, предвкушая, как брызнет из надрезанного плода солнечный аромат.

От одной этой мысли стало теплее. Огонь в камине прыгал, как котенок, будто предлагая его погладить, и тогда в ладони вопьются, как коготки, острые оранжевые искорки.

Я невольно потерла озябшие руки, и это, разумеется, не ускользнуло от внимания моего персонального домашнего тирана.

— Замерзла? Сама виновата! — позлорадствовал свекор, искоса взглянув на сына, и завел обычную волынку: — В мое время порядочная женщина ни за что не стала бы работать! Тем более когда муж сидит дома один! Стыд!

Казалось, Ингольв вообще меня не замечал. Он беззвучно шевелил губами, подсчитывая петли, и с залихватским видом позванивал спицами, будто рапирой. В проворных пальцах рождалось сложное плетение узора (кажется, это будет свитер).

Самое забавное, что муж в самом деле любил это занятие, полагая, что оно успокаивает нервы. Лучше бы он принял пару капель нарда, но предлагать подобное «шарлатанство» не стоило.

Кстати, Ингольв оставался дома лишь два-три вечера в неделю, остальное время проводил невесть где, отговариваясь делами. Я давно перестала спрашивать, почему им нельзя уделить внимание днем. Какой смысл задавать вопросы, ответы на которые известны заранее?

Я очистила и разобрала на дольки три спелых фрукта, два из которых преподнесла благоверному и его ворчливому отцу. Господин Бранд не упустил случая пробурчать, что апельсины следует чистить совсем не так…

От продолжительной лекции меня спасла реплика Ингольва:

— Ты помнишь, что завтра мы приглашены к мэру?

Он тоже определенно не был расположен к уроку домоводства, поэтому ухватился за первую попавшуюся тему.

— Конечно, дорогой, — подтвердила я покладисто, с наслаждением пробуя сочную мякоть.

— Оденься понаряднее! — потребовал он тут же.

— Разумеется, милый, как скажешь! — Само послушание, кроткая и милая.

— Зачем это? Нечего перед чужими свои… достоинства выставлять! — тут же вмешался «тактичный» свекор.

Ингольв на него только зыркнул, и тот капитулировал, изобразив приступ кашля.

Тут муж вспомнил, что мы все еще в ссоре, и снова замкнулся в угрюмом молчании.

Не выдержав напряженной тишины, нарушаемой только позвякиванием спиц, треском огня и покашливаниями свекра, я сбежала в спальню.

Разумеется, ночью муж ко мне не пришел, хотя обычно в подпитии появлялся обязательно. Видимо, это задумывалось как наказание…

Зато я превосходно выспалась, так что к вечеру не требовалось особых ухищрений, чтобы хорошо выглядеть. Эффектный туалет, немного масла розы на кожу, медовый бальзам на губы и волосы, уложенные локонами у лица — вот и все.

Ингольв оценил эти старания по достоинству: несколько минут не мог отвести взгляда, а потом даже выдавил что-то одобрительное. Приятно, поскольку иногда я чувствую себя женщиной из бородатого анекдота, которая надела на голову ведро, пытаясь привлечь внимание мужа. Разумеется, безуспешно…

Мы сели в автомобиль. За рулем в этот раз был сам Ингольв (Утер все еще не оправился от ранения). По правде говоря, из мужа никуда не годный водитель, поэтому не было пределов моей радости, когда машина остановилась у особняка мэра.

Нас любезно приветствовали хозяева: господин Фритрик и его жена Гюльвейг, похожая на гладиолус — высокая, величественная, в изысканной шляпке и простом платье с затейливыми украшениями на рукавах и у шеи. Помнится, весь остров недоумевал, как мэра угораздило на склоне лет жениться на молоденькой вдове, но он, кажется, был совершенно счастлив.

Мужчины принялись обсуждать новейшие политические веяния, а мы с хозяйкой дома обменялись традиционными любезностями.

— Моя дорогая Миррочка, вы все хорошеете! Такой румянец, и щечки округлились — вы поправились на домашней стряпне или…? — фамильярно проворковала Гюльвейг, норовя коснуться моей щеки накрашенными губами.

В любом разговоре она всегда старалась побольнее уколоть собеседника, так что особого внимания на этот выпад я не обратила.

Любовь к вкусной пище — обратная сторона чувствительности к запахам. Обоняние и вкус тесно взаимосвязаны, и без аромата кушанья теряют львиную долю своей притягательности. Впрочем, несмотря на «чревоугодие» и двое родов, я все еще могла похвастаться приятными формами.

Бывает отравленный мед, собранный с болотного вереска, аконита, азалии, рододендрона, багульника. Именно на такой пьянящий сладкий яд походила Гюльвейг.

— А вы, моя дорогая Гюль, вижу, наконец нашли достойного парикмахера? — парировала я в той же манере, пропуская мимо ушей «комплимент».

Хозяйка дома поморщилась и ответила кислой улыбкой. Пожалуй, самым слабым звеном в ее почти безупречной внешности действительно были волосы: тусклая и редкая шевелюра доставляла ей немало огорчений. Гюльвейг отчаянно пыталась скрыть недостаток с помощью шляп, накладных локонов и прочих ухищрений.

Так что она предпочла сменить тему.

— Мы так давно не виделись! Непременно завтра же к вам загляну! Мне нужен крем для лица и еще… — царственно сообщила Гюльвейг.

Взаимная неприязнь нисколько не мешала ей приобретать у меня косметику.

— Вечная тема… — хохотнул мэр. — Госпожа Мирра, господин Ингольв, простите, нам с женой нужно идти к гостям.

— Конечно, — ответил за нас двоих муж. — Мирра будет рада видеть вас, госпожа Гюльвейг.

Они отбыли, а вскоре мне пришлось успокаивать подругу, которую тоже не обошла вниманием хозяйка дома. Гуда походила на огонек свечи — неяркая, теплая и уютная.

— Зачем она так? — тихонько спросила Гуда, сжимая мою ладонь и пытаясь удержать слезы. — Прозрачно намекнула, что Торольд женился на мне ради денег! А еще что у меня сыновья не от мужа!

— Это от безделья, не обращай внимания, — посоветовала я, — Торольд тебя любит, и никакая Гюльвейг этого не изменит.

— Мне так одиноко без него, — пожаловалась она со вздохом. — Он же все время в море!

— Но он всегда возвращается, так что утри слезы и перестань думать о глупостях! К тому же у тебя есть сыновья, и младший еще несколько лет будет рядом.

Гуда наконец улыбнулась, к явной досаде Гюльвейг…

Этот вечер походил на множество других: чинные разговоры; колкости, замаскированные под любезности; перемены блюд и похвалы хозяйке дома. Не прием, всего лишь небольшой званый ужин.