Мой самый любимый Лось - Константин Фрес

— Даже не думай, Лось, — только и успела пискнуть Анька, чувствуя, как пальцы Лося обследуют ее зад. Но тотчас получила легкий шлепок по ягодице.

— Ты наказана, — буднично напомнил Лось, и Анька почувствовала, что его бессовестные пальцы проникают в нее сзади. А потом она поняла, что сейчас ей будет туго во всех смыслах этого слова, потому что член Лося надавил на вход в ее лоно, и Анька заскулила, думая, что Лось ее сейчас просто порвет пополам.

Но этого не случилось.

Движения Лося были плавными, осторожными, глубокими. Он придерживал ее под живот и толкался в ее тугое, узкое тело, уже не сдерживая свих хриплых стонов, полных удовлетворения, и Анька вторила ему, то вскрикивая, то дыша часто-часто, сходя с ума от разврата, который творился здесь, сейчас, с ней. Руки Лося творили что-то невообразимо, и та, что ласкала ее сзади, и та, что поглаживала ее животик, так страстно и жадно, что у Аньки ноги тряслись от одного только этого касания. Чуть замедлившись, Лось склонился над девушкой и любовно куснул ее в спинку, прижал Аньку обеими руками сильнее к своему паху, и той ничего не оставалось сделать, только лишь покорно расставить дрожащие ноги шире.

— Сильнее, — выла Анька, нетерпеливо крутясь в его руках. — Ну же, сильнее! Еще, еще!

Лось услышал.

— Потом пощады не проси, — шепнул он ей на ухо и прихватил губами горячую мочку, сильно толкаясь в ее дрожащее тело.

Его движения стали резче, глубже, и Анька извивалась и вопила, елозя на его члене, яростно крутя задницей, оставляя уже безо всякого внимания тот факт, что в ее теле, сзади, поглаживаю пальцы Лося.

Она терзала постельное белье, извиваясь, и когда пришла разрядка, Аньке показалось, что спазмы охватили все ее тело и выжали даже воздух из ее груди. Она вздрагивала и корчилась, чувствуя дикую пульсацию меж ног, чувствуя, как ее тело сжимает плоть Лося, и чувствуя, как он замирает от того, что приходится протискиваться с трудом, и вздрагивает всем телом, кончая.

— Ты убийца, Лось, — шепчет Анька, чувствуя себя опустошенной. Лось вытрахал из не все силы, всю твердость из мышц, и Аньке хочется только одного — свалиться на бок, растечься лужицей и лежать, глотая прохладный воздух. И она заваливается, а Лось заваливается на нее, накрывая ее своим тяжелым телом. Его сердце часто бьется, он неспешно вжимается бедрами в Анькин зад, будто подтверждая свою власть над ней, двигаясь в ее лоне еще, но эти ласки уже ленивы и больше похожи на легкие касания.

— Лось, ты лучший, — шепчет Анька, млея, чувствуя мягкие проникновения его ослабевающей плоти, как подтверждения того что даже сейчас мужчина не насытился ею и жалеет о том, что все кончилось так быстро. — Я почти люблю тебя, Лось.

И это утро можно было б назвать самым лучшим утром за последние десять лет!

Анька никогда не спала раньше ни с кем в том самом смысле, который и называется — спать. Ей всегда казалось, что это ужасно неудобно, чужие руки и ноги будут ей мешать, торча в самых неподходящих местах, как выпирающие корни деревьев из земли. Но все оказалось не так. Она заснула на груди Лося как убитая, доверчиво сопя ему в плечо, и казалось, что уютнее и удобнее на свете нет.

Лось проснулся раньше нее, чуть свет — черт знает, что его разбудило. Вроде как завозился на тумбочке телефон, вибрируя и наигрывая какую-то полудетскую мелодию. То ли кто-то звонил, то ли сработал будильник. Анька недовольно засопела, натягивая на себя одеяло и с закрытыми глазами ловя Лося, поднимающегося с постели.

— Не уходи, — бормотала она, пытаясь нащупать его. — Я замерзну. Зима близко.

Лось, кажется, засмеялся — событие века, а она его проспала! — чмокнул ее в плечо и натянул на нее теплое одеяло, заботливо подоткнул его со всех сторон.

— Спи! — велел он строго.

А Анька уснула, заботливо закопанная Лосем в теплый кокон.

Когда она проснулась во второй раз, за окном было сияющее утро в разгаре. Потирая глаза, потягиваясь, Анька с трудом отыскала одежку, выданную ей вчера Лосем — его огромную футболку, которая ей была до колен, словно платье средней длины, и теплые тапки, сшитые из кусочков фланели, — и решила таки, что пора вставать.

Неспешно приводя себя в порядок, Анька слышала, как внизу неспешные финские голоса обсуждают что-то. У Лося были гости — и, судя по тому, как Лось наседал, бормоча что-то требовательно и особенно нудно, это были какие-то деловые партнеры.

«Наверное, денежки прохлопали, — злорадно подумала Анька, завязывая на макушке хвостик и спускаясь по ступеням, осторожно перебирая ногами, обутыми в огромные теплые тапки. — Щас Лось на рога поднимет этих лошар, ха-ха! Ишь, как злится…»

Лось выругался, крепко и грязно; Анька, не знающая финского языка, поняла это по слабой попытке собеседника Лося оправдаться. Но Лось не принимал оправданий. Ворча, как голодный финский волк-матерщинник, Лось метнулся куда-то под лестницу, и Анька, сверху с интересом наблюдающая эти нервные телодвижения, даже засомневалась, а стоит ли ей вообще показываться, дабы не попасть под горячую руку.

Но голод был сильнее здравого смысла, и Анька продолжила спуск. К тому же, внизу соблазнительно пахло кофе и свежей выпечкой, и Анька здраво рассудила, что она-то заслужила их больше, чем всякие косячники, фукающие денежки.

Все так же неслышно ступая мягкими фланелевыми лапками, она спустилась по лестнице. Внизу, сразу за холлом, в гостиной, кто-то был. Получив нагоняй, он бубнил под нос обиженным голосом, и Анька с любопытством подгребла ближе, стараясь рассмотреть на спине неизвестного проколы от лосиных рогов. А когда рассмотрела человека, с которым только что ссорился Лось, чуть не села на жопу прямо на пол, от неожиданности отпрянув и поскользнувшись.

У мини-бара, отряхиваясь, словно драный воробей, потрепанный кошкой и приглаживающий перышки, прикладываясь к виски, сидел… Акула.

Анька узнала его тотчас, с первого взгляда, словно и не было этих лет, разделяющих это прекрасное утро и тот серый московский день, когда Акула исчез из ее жизни, как она тогда подумала с тоской, навсегда. Тот же острый, резкий профиль, щеголеватый пиджачок, манера пить — сначала покрутить в длинных пальцах бокал, затем одним глотком хапнуть вискарь, как воду…

Мир вокруг Аньки погас и онемел, в ее ушах зазвучал высокий фоновый звук, как в телевизоре в час профилактики. Она бесшумно, как приведение, шла вперед, и ее прошлое было все ближе и ближе к ней. Сказать, что Анька была потрясена — значит, не сказать ничего. Она меньше удивилась бы, если б Лось позвал ее к столу, на котором в качестве парадного блюда лежал бы Акула с яблоком во рту и с бумажными цветами в заднице, запеченный в собственном соку. В своей галантности и желании угодить Аньке Лось мог бы запросто чиркнуть ножом об вилку и отвалить ей на тарелку кусок акульего филея.

Но Акула был жив и здоров, и на халяву жрал Лосиный элитный алкоголь, словно имел на это полное право. Его глаза поблескивали как стеклянные, так знакомо, Акула отрешенно смотрел в одну точку, будто весь его привычный мир рухнул, оставив после себя постакалиптические руины, и потрясенная Анька, всматриваясь в черты старого знакомого, мгновенно поняла, отчего Лось вообще вызвал у нее такой интерес.