Мужчина-сказка, или Сейф для любовных улик - Татьяна Луганцева

«Хорошо, мамы рядом нет… Стоило отъехать от дома, и сразу же так напилась! Какое позорище! Переводчица, называется… Языком еле ворочаю!»

Фросю тошнило снова и снова. Наконец, сильно шатаясь, она все же вернулась в купе. И как раз вовремя – строгий пограничник в форме уже ставил печати в паспорта молодоженов.

– А вот и наша соседка! – обрадовались ребята.

Фрося успела посмотреть в глаза белорусского пограничника, сунуть ему в руку паспорт, но тут же схватилась за рот и снова понеслась в туалет. Когда она вернулась, пограничник все еще ее ждал.

– Гражданка Кактусова!

– Я…

– Вам плохо?

– Очень.

– Я не могу пропустить вас за границу с заболеванием.

– У меня нет никакой инфекции, – покраснела Фрося. – Понимаете, вообще-то я совсем не пью, а тут вот выпила за свадьбу моих попутчиков. Да еще укачало в поезде… Извините меня.

– Так вы просто с перепоя?

– Угу…

– Выглядите неважно, уж точно. Как-то все же соберитесь, а то на польскую территорию вас не пустят. Припудритесь, что ли…

– Спасибо.

Пограничник ушел.

– Везете спиртное, сигареты? – заглянула в купе таможенница.

– Все выпили, – ответил Игорь.

– Шутите? С таможней не шутят! – нахмурилась женщина.

Еще несколько долгих и мучительных для своего здоровья минут Фрося провела в туалете, а потом, когда в желудке уже совсем ничего не осталось, легла в позе трупа в купе на верхней полке. Сил приводить себя в порядок не было никаких.

Польские пограничники, на удивление, оказались менее привязчивыми, и состав покатил дальше. Мерное покачивание вагона сводило Ефросинью с ума.

– Вы как? – заглянули к ней молодожены.

– Ой…

– Понятно. Хорошо, границу прошли. Теперь уж скоро будем на месте.

– Я не доеду!

– Надо выпить, – твердо сказал Игорь.

– Нет!

– Как ни странно, но станет лучше. Или наоборот, совсем вырубит.

– Лучше бы меня вырубило, чтобы ничего не чувствовать… – простонала Ефросинья.

– Ладно, лежите, – вступила в разговор Таня. – Давай, Игорь! За нас всех! И еще раз поиграем и развлечемся, чтобы дорога скучной не была!

Все-таки молодость и здоровьем отличалась, и неугомонностью.

Ефросинья снова и снова проваливалась в колодец, в воронку, в кратер вулкана – во все, где есть глубина. Везде она встречалась с невидимым духом и везде тщетно пыталась оправдаться, что все еще пьяна, что не образумилась с их последней встречи и по-прежнему не влюблена.

– Это так быстро не делается! – говорила Фрося.

– Тебе сколько лет?

– Ну…

– Под сорок! И до сих пор ангел тебя не поцеловал? Любовь не испытала? Ущербная ты, Фрося!

– Я исправлюсь! – плакала она.

– Да нет у тебя времени исправляться! Противно тебе, пьяной, шанс давать. Я же не всем даю шанс, а вот тебе просто не хочу! – капризничал дух.

Слезы все лились и лились из глаз Ефросиньи. Одни дорожки уже высохли, полились другие слезы, смачивая засохшие и прокладывая новые. Вдруг она увидела темный низкий потолок и обнаружила, что лежит на очень широкой кровати под бордовым балдахином, которая находилась посреди комнаты со светлыми стенами и совершенно нестандартной формы окнами с мозаичными стеклами. Высокий мужчина с абсолютно идеальной фигурой и красивым профилем стоял у окна и курил. Дым окутывал его голову и черные волосы с проседью.

Ефросинья заморгала ресницами. «Не с ним ли я разговаривала? Нет, бог не может курить… О чем это я?»

И тут ее сознание пронзила неожиданная мысль – мужчина был ее первой любовью Владом Светловым.

«Вот и встретились… – похолодела Фрося. – Знала бы раньше, что как только помру, увижу его, давно наложила бы на себя руки! А зачем он меня здесь ждет? Попросить прощения? Нет! За что, собственно? Кстати, надо напомнить духу, что и мое сердце способно наполняться любовью. Молодчина, Влад. Обеспечил мне проход, надеюсь, в рай. Вот не знала, что и он уже… того…»

Ефросинья зашевелилась, и мужчина сразу же обернулся, окинув ее очень внимательным и серьезным взглядом. Выкинул окурок в окно, подошел, присел к ней на кровать. Фрося смотрела на него во все глаза. Конечно, Влад изменился, возмужал, но остался абсолютно узнаваемым. И все таким же красивым и харизматичным. Не спрашивая ее разрешения, он взял ее руки в свои, и Фрося моментально ощутила тепло его ладоней.

«Странно, а я думала, что мы там все холодные и бестелесные…» – мелькнуло у нее в мозгу.

– Здравствуй, Фрося! – сказал Светлов своим неизменившимся низким голосом.

Она одернула руку и собралась в комок, словно ее стукнули.

– Ты не узнала меня? Это же я, Влад.

Ефросинья попыталась встать с кровати – и моментально повалилась назад, так как ее безумно зашатало. Влад подхватил ее под руки.

– Ты куда собралась-то?

– Мне все равно. Туда, где тебя нет. Если я в раю, значит, в ад. Если в аду, то в рай.

– Тебе совсем плохо, ты должна полежать…

– Полежу я на кладбище! – отвернулась от него Ефросинья, уже поняв, что все еще находится на этом свете, раз у нее так сильно бьется сердце и потеет спина при виде любимого когда-то мужчины.

Сколько раз ей представлялось, как они встретятся. Как Влад падает перед ней на колени и слезно просит прощения за все. Говорит, что был не прав, что он просто конченый дурак, раз ушел от нее, что все время думал только о ней и с ума сходил от любви к ней. Но она не прощает его, потому что простить смерть своей души и сердца невозможно. И гордо уходит, а Влад заканчивает жизнь самоубийством. Наконец-то она отомщена! Отлились ему все ее слезы! А на душе становится тепло, хоть и не весело…

Но вот совершенно внезапно они действительно встретились, Влад даже уже держал ее за руку, только почему-то не бьется в конвульсиях, прося у нее прощения.

– Фрося, мы не виделись лет пятнадцать. И я очень рад снова тебя видеть.

– А я не очень…

– Отчего ты такая агрессивная и злая?

– А ты чего ко мне пристал? Где я вообще? Почему ты тут? – вспылила Ефросинья, просто-таки чувствуя, как к ее голове прихлынула вся кровь ее организма. Сразу же стало жарко и душно.

– Ты ведь сама приехала ко мне… – растерялся мужчина.

– Я?! Ты с ума сошел! Что вообще произошло? Что ты сделал со мной? У меня провал в памяти!

Влад отошел к окну, ворча:

– Да, да, именно ты ко мне приехала, а не я к тебе. Чего теперь злишься?