По высочайшему велению - Александр Михайлович Пензенский

– Простите, Владимир Гаврилович. Протоколы опросов очевидцев читаю.

– И как? Есть что-то интересное?

– Увы, не Бунин. Иван Алексеевич занятнее пишет. Все то же, Владимир Гаврилович, все подтверждается. Под трамвай бросился сам, рядом близко никого не было. Несколько человек из сада, обративших на Зимина внимание еще до трагедии, отметили его странное поведение – взвинченный был, как будто пьяный.

– Но мы-то с вами знаем, что пьян он не был. Что ж, это еще раз подтверждает вашу версию. Думаю, вердикт экспертов ее окончательно утвердит в статусе основной. Что по Мазуровым?

– Побеседовал с родителями. Убиты горем. Уверяют, что ничего об увлечениях дочери не знали, ни о любовных, ни о политических. Насчет сына тоже были в неведении.

– Слепа любовь родительская. Что Зимин? Ходили в университет?

– Да, и там был, и с квартирной хозяйкой побеседовал. Она его видела только в дни оплаты, вносил он ее исправно, гостей почти не принимал, не дебоширил. В ночь убийства хозяйка дома не ночевала, потому ничего полезного сообщить не может. На кафедре о нем тоже отзываются хорошо, но как-то осторожно. Видимо, есть основания не откровенничать, и тут уж явно не обошлось без Охранного. Осмелюсь предположить, что о нашем интересе к Зимину там уже знают.

– Да и черт с ними, – буркнул Филиппов.

– А что у вас, Владимир Гаврилович?

– Все тоже скучно и банально. Зимин набирал среди своих студентов новых членов для кружка. Но, судя по тому, что нашли мы у него не вызов в Охранное, а пропуск, возможно, был провокатором.

Свиридов поморщился.

– Простите, но если это так, то туда ему и дорога. Я готов уважать людей, искренне служащих своим убеждениям, пусть они и не совпадают с моими. Но к таким подлецам сочувствия не питаю.

Сказал – и неожиданно покраснел, видимо, устыдившись не соответствующей возрасту и статусу запальчивости. Оба с минуту помолчали, каждый думал о чем-то своем. Первым встрепенулся Филиппов.

– Давайте-ка, голубчик, дальше поступим вот как: вы бросайте свое чтение, прокатимся по двум адресам. Эти люди есть в списке Зимина, но студентами они не являются и клятв пламенных тоже не подписывали. Поговорим с ними, проясним уж до конца личность нашего новоиспеченного Азефа[12], да и отдадим все, что имеем, к чертовой бабушке господину главному жандарму. Пусть фон Коттен и иже с ним государство защищают, а мы уж как-нибудь своими мошенниками да налетчиками будем заниматься. Закажите мотор.

Первым делом решили направиться к адресату, отмеченному загадочным крестом. Проживал господин Померанцев Евг. Ник. – то ли Евгений Николаевич, то ли Евгений Никитич – в доходном доме Змеева на углу набережной Фонтанки и переулка Чернышева[13].

Высокий пятиэтажный дом громадным кораблем плыл прямо по реке в сторону Александринского театра, врезаясь закругленным носом в мост через Фонтанку. Парадное крыльцо было заставлено корзинами с живыми цветами, а у входа, несмотря на довольно ранний час, фланировали по тротуару сильно разряженные для данного времени суток молодые люди во фраках и с атласными галстуками, все как один с томными глазами и застывшим в них страданием. Подивившись такой публике, сыщики, не дожидаясь лифта, поднялись почти на самый верх, пройдя по пути мимо еще одной оранжереи на лестничной клетке бельэтажа. На звонок без вопросов довольно быстро открыл молодой человек с безукоризненным пробором в угольных волосах и аккуратными короткими бачками, без пиджака, в одном жилете, но при воротничках. Похоже было, что он либо только что вернулся домой, либо, наоборот, собирается выходить. Он вопросительно посмотрел на незваных гостей, но продолжал выжидающе молчать.

– Евгений Николаевич Померанцев? – приподнял шляпу Филиппов.

– Евгений Никитич, – чуть наклонил тот голову. – С кем имею честь?

– Прошу не удивляться. Я – Филиппов Владимир Гаврилович, начальник столичной уголовной полиции. Свиридов Александр Павлович, мой помощник. Вы позволите?

Не дожидаясь приглашения, Филиппов шагнул прямо в переднюю. Свиридов же остался на лестнице. Таким образом Померанцеву были отрезаны и пути к отступлению, и возможности к бегству. Но тот, судя по спокойному виду, не собирался делать ни первого, ни второго. Он так же молча вошел в квартиру, жестом пригласил полицейских проследовать за ним и направился вглубь помещения.

Квартира выглядела довольно большой и странно обставленной – создавалось ощущение, что посетители застали жилище во времена смены поколений: богатая лепнина на потолке и резные ампирные шкафы соседствовали с легкой современной мебелью в духе минимализма. В гостиной, которую они пересекли по пути в кабинет хозяина, стоял черный гамбургский лакированный рояль, а из-за картин и фотографий почти неразличим был цвет обоев. В самом же кабинете, напротив, на светлых стенах висело лишь несколько небольших гравюр в стиле Доре[14], но при этом над легким гарнитуром с тонкими ножками грузным бегемотом нависал мрачный рабочий стол времен если не Александра I, то уж точно помнящий Николая Павловича. В кабинете Померанцев указал вошедшим за ним на два кресла у стеклянного столика, сам опустился на софу. Когда уселись и гости, и хозяин, последний нажал какую-то кнопку, где-то приглушенно тренькнул звонок, и мгновение спустя в комнате возник пожилой господин в долгополом сюртуке и белых перчатках.

– Кофе? – обратился Померанцев к гостям.

– С удовольствием, – кивнул Филиппов.

Пока несли кофе, царило молчание, которым каждый распорядился по-своему: Свиридов вежливо, но внимательно осматривал комнату, Владимир Гаврилович изучал хозяина, а тот безмятежно взирал на посетителей, не делая никаких попыток выяснить причину их визита.

Наконец на столике появился серебряный поднос с кофейником, чашками, кувшинчиком с подогретыми сливками и сахарницей. Померанцев, махнув рукой на долгополого камердинера, сам разлил по чашкам ароматный напиток, вопросительно тронул рукой сливки и лишь после наконец спросил:

– Чем обязан, господа? Чем моя скромная персона заинтересовала столичный сыск?

– Ну насчет скромности вы поскромничали, – не очень вежливо скаламбурил Свиридов.

– В нашей стране достаток пока не является преступлением, тем более если он обеспечен законным путем.

– Вы совершенно правы, Евгений Никитич, причем даже в нескольких смыслах. Именно что не является преступлением, но как раз сейчас многие наши сограждане так называемых передовых взглядов поддержали бы вас в том, что пока, – слегка нажав на последнее слово, ответил Филиппов.

– Вы про господ социалистов? Разве это в компетенциях уголовного сыска, а не политического? – невозмутимо поинтересовался Померанцев.

– Социалистов, анархистов и прочих «истов». Вы правы, подобными делами занимается Охранное отделение. У нас к вам дело иного толка, но неким образом касающееся и господ революционеров. Будьте любезны, ответьте, вам знаком Сергей Сергеевич Зимин?

Наконец-то на лице Померанцева отразилось хоть что-то похожее на эмоцию. Классифицировать