По высочайшему велению - Александр Михайлович Пензенский

Впрочем, она умела отгонять самые дурные мысли в любую погоду и независимо от времени суток.

– У тебя такая белая кожа. – Дмитрий протянул руку и провел по ее плечу тыльной стороной ладони. Она перехватила его кисть, коротко чмокнула и приложила к щеке. – Странно – совсем нет веснушек.

– Зато есть родинка, вот тут, смотри! – Она снова вскочила с постели, повернулась к Дмитрию спиной, лукаво глядя на него через плечо. Маленькая, почти черная точка уютно расположилась прямо над крестцом.

– Я знаю, – улыбнулся он, притянул ее обратно на кровать, намереваясь поцеловать, но нахмурился, вспомнив. – Тебя не хватятся дома?

– Нет. Я же ушла с Лизой на рынок. А она умница. Да с этой суетой вокруг царского приезда Николая почти не бывает дома, он даже ночами все чаще остается на служебной квартире. Так что нелюбимое тобой самодержавие может иногда приносить и пользу – у нас появится уйма времени.

Она упала на спину, раскинув руки. Дмитрию нравилась эта ее естественность: после близости она, в отличие от большинства его бывших пассий, совсем не испытывала желания тут же прикрыться или вовсе одеться. Он даже временами подозревал Сашу в самолюбовании, но ему тоже нравилось смотреть на нее, потому подобные мысли его не печалили.

– Он вызывал меня вчера.

– Николай? – Она приподнялась на локте. – Зачем? Разве ты не порвал со всеми этими идиотскими делами?

– Порвал, порвал… Черт его знает, я так и не понял, что именно он от меня хотел. Сказал, что в другой раз объяснит.

– И ты снова к нему пойдешь? – Саша очень мило сморщила носик. – Может, он про нас узнал?

– Я был бы только рад, наконец-то ты бы от него ушла.

– Ну куда я уйду, глупенький? Мы уже сто раз это обсуждали и соглашались оставить все как есть. Ты – моя награда за эти долгие годы унылого брака, но разрушать я его не стану хотя бы из-за детей, дурачок. Да и молод ты еще для семейной жизни. Так о чем вы говорили?

– О политике и роли в ней маленького человека. Да черт с ним, я не дам ему отрывать нас от важных дел. – Он потянулся к ней, она в притворном ужасе округлила пухлые губки, готовясь дать ему отпор, но тут в дверь постучали.

– Дмитрий Григорьевич, посыльный принес письмо, – крикнула горничная.

– Я быстро, – шепнул он Саше, накинул халат, приоткрыл дверь ровно настолько, чтоб суметь протиснуться, и выскользнул из комнаты. Вернулся Дмитрий и в самом деле быстро, но в совершенно другом настроении – в левой руке он держал записку, от которой не отрывал застекленных очками глаз, а правой озадаченно ерошил волосы.

– Твой благоверный назначил встречу. Сегодня вечером. У вас дома.

– Вечером у нас обедает Саша. Во сколько он тебя позвал?

– В половине восьмого. Что за Саша?

– Мой брат. Я тебе рассказывала, он заведует дворцовой охраной. Он будет у нас в восемь.

Дмитрий Григорьевич пристально посмотрел на огненные локоны, пытаясь нащупать между собственных нахмуренных бровей какую-то ускользающую мысль.

– Он тоже рыжий?

– Ну конечно, – улыбнулась Саша. – Не такой яркий, как я, скорее, с медным отливом.

– Высокий, коротко стриженный, в усах?

– Да…

– Вот, стало быть, кому он меня показывал… Твой муж виделся с ним вчера после разговора со мной.

* * *

А в Киеве медленно умирало лето. Днем еще вовсю августвовала жара, но часов с пяти-шести пополудни на город накатывала осенняя хандра. Мокрой чешуей блестели политые на ночь брусчатые улицы, по дорожкам Купеческого сада, не дожидаясь заката, расползался днепровский туман, перелезший через реку с Труханова острова, а воздух пах сырой рыбой, подгнивающими листьями и предчувствием будущих ливней. Из-за каждого угла, из каждой домовой арки за редкими вечерними прохожими пока еще украдкой, но уже подглядывал сентябрь.

Идти до Мариинской[16] было не более четверти часа, однако, начиная с самого полудня, проводив Сашу, Дмитрий Григорьевич не мог найти себе места и еле дождался семи, чтоб покинуть дом. Солнце еще просвечивало сквозь тощие макушки тополей, но те в ансамбле с домами отбрасывали такие длинные тени, что создавалось явственное ощущение опустившихся сумерек.

Дом, в котором квартировал подполковник Кулябко с семьей, встретил вечернего визитера приветливым светом окон во всех пяти этажах, отчего наступающий вечер показался еще более поздним, нежели был на самом деле. Дмитрий Григорьевич поднялся на нужный ему этаж, немного помешкал у обитой черной клеенкой двери, но все-таки протянул руку к звонку.

Отворил сам хозяин, улыбаясь так радушно, будто дороже и долгожданнее гостя он и представить себе не мог. Сам принял у Дмитрия Григорьевича летнее пальто и шляпу, лично проводил в кабинет, бережно усадив в кресло с резными подлокотниками прямо напротив стола. Но на свое законное место не пошел, уселся сбоку, так, что между ним и Богровым не оказалось ничего, их разделяющего.

– Дмитрий Григорьевич, дорогой. Я бы хотел продолжить наш вчерашний разговор, при этом все-таки угостив вас обедом. Ну или ужином, как это нынче принято называть.

Кулябко сделал паузу, ожидая возражений, но Богров молчал, и потому он продолжил:

– Также я бы хотел познакомить вас с одним человеком. Он мой родственник по линии жены, ее родной брат, и имеет самое прямое касательство к делу, в которое я предполагаю вас вовлечь. Зовут его Александр Иванович Спиридович, он начальник охраны императорской семьи, ну да я вас, разумеется, еще друг другу представлю. Рекомендация личного характера: не пускайтесь с ним в откровения и максимально серьезно отнеситесь к тому, что он предложит. Для вас участие в этом прожекте сулит огромную выгоду, как материальную, так и карьерную: он человек почти безграничных возможностей. С нами, само собой, будет ужинать и моя жена. Ее тоже зовут Александра – как видите, с фантазией у их родителей слабовато, – усмехнулся Николай Николаевич. – При ней, разумеется, никаких разговоров о политике – наши дела мы обсудим после в кабинете.

– К чему тогда эти половецкие пляски с обедом? Я бы пришел позже.

– На этом настоял Александр Иванович, а я привык к тому, что он не объясняет своих мотивов.

В малой столовой был сервирован на четверых стол. Спиридович – действительно тот самый усач, что встречался в «Шато-де-Флер» с Кулябко накануне, – уже находился в комнате, Саша тоже сидела рядом, и после процедуры представления все приступили к обеду. Богров сидел ни жив ни мертв, смущенный самим своим участием в семейной трапезе и весьма двусмысленным положением конфидента в отношении обоих супругов. Саша находилась от него по левую