Человек, который съел машину. Книга о том, как стать писателем - Наталия Голдберг

Время от времени я составляю список своих наваждений. Некоторые из них меняются, некоторые счастливым образом забываются, но остается все равно больше.

Все писатели в конечном счете пишут о своих наваждениях. О том, что преследует их, о том, чего они не могут забыть, – об историях, которые обитают в их телах в ожидании освобождения.

Я прошу учеников в моих группах тоже составить такой список, чтобы они могли увидеть, чем занято в часы бодрствования их подсознание (а заодно и сознание). Записав свои наваждения, вы можете извлечь из списка пользу. Теперь у вас есть перечень вещей, о которых можно писать. Ваши главные наваждения обладают колоссальной мощью; к ним вы будете возвращаться в своих текстах снова и снова. На их основе вы создадите новые истории. Так что вы вполне можете перестать с ними бороться и, наоборот, поддаться им. Они, вероятно, все равно будут так или иначе властвовать над всей вашей жизнью, так что лучше заставить их работать на себя.

Одна из моих навязчивых тем – моя еврейская семья. Время от времени я решаю, что уже достаточно о ней написала. Мне не хочется выглядеть маминой дочкой. В мире полно других вещей, о которых можно писать. Да, действительно, есть и другие темы, и я пишу о них, когда они приходят ко мне сами собой; но стоит мне принять сознательное решение не писать о своей семье – и создается такое ощущение, будто вместе с этим желанием я подавляю в себе и все остальное, просто потому что слишком много сил уходит на избегание этой темы.

Нечто похожее я испытывала, когда решила сесть на диету. Как только я приняла это решение, еда сразу же стала казаться мне единственной реальной вещью на земле, и любые мои действия – вождение машины, пробежка по кварталу, записи в дневнике – превратились в попытки отвлечься от единственного страстного желания. Лично для меня оказалось проще и действеннее не вести войну, а мирно предоставить еде и голоду какое-то место в моей жизни, чтобы не поглощать по дюжине пирожных за раз.

Точно так же и с моей семьей. Если я соглашаюсь отвести ей несколько страниц, она спокойно занимает место в Зале Славы Наваждений и уступает трибуну другим темам. Но если пытаться загнать ее под ковер, она начинает лезть из всех щелей в каждом стихотворении, так что даже фермерша из Айовы выглядит так, словно сейчас начнет печь блинчики.

Один бывший алкоголик рассказывал мне, что на вечеринках алкоголики всегда знают, где находится выпивка, сколько ее, сколько они уже выпили и где взять следующий стакан. Спиртное никогда меня особо не волновало, зато я обожаю шоколад. Узнав о поведении алкоголиков, я стала наблюдать за собой. На следующий день я зашла к другу. Его сосед готовил шоколадные кексы. Нам нужно было уходить в кино до того, как он достал кексы из духовки. И я осознала, что на протяжении всего фильма какая-то часть моих мыслей была постоянно занята кексами. Я не могла дождаться, когда же мы вернемся и попробуем их. После фильма мы встретили знакомых, которые предложили нам где-нибудь посидеть вместе и поболтать. И я увидела, что впадаю в панику: я хотела шоколадных кексов! Я быстро придумала повод поскорее вернуться домой к моему другу, прежде чем вечер оказался для меня потерян.

Нами управляют наши страсти. Ну, может быть, только мной. Но мне действительно кажется, что наваждения обладают большой силой. И вам нужно обуздать эту силу и использовать ее во благо. Я знаю, что большинство моих пишущих друзей помешаны на писательстве. Все в точности как с шоколадом: что бы мы ни делали, мы всегда думаем о том, что нам нужно писать. Это совсем не смешно. Жизнь художника нелегка. Вы свободны только тогда, когда творите. Но мне кажется, что писать или заниматься еще каким-то видом искусства все же лучше, чем напиваться или объедаться шоколадом. Я часто задумываюсь о том, почему писатели становятся алкоголиками: возможно, они так много пьют, потому что не пишут или им трудно писать. Они алкоголики не потому, что они писатели, а потому, что они – писатели, которые не пишут.

Писатель, который пишет, обретает свободу. Он выполняет свою функцию. Раньше я думала, что быть свободным означает делать все, что захочешь. Но на самом деле это означает знать, кто ты такой и что ты должен делать на этой земле, – и делать это. Не нужно сворачивать в сторону, считая, что уже хватит писать о своей еврейской семье, когда твоя роль состоит именно в этом: записать их историю, рассказать, кем они – первое поколение американских Голдбергов – были в Бруклине, на Лонг-Айленде, на Майами-Бич, прежде чем все это канет в Лету.

Роси Катагири говорит: «Бедные художники. Они так много страдают. Они заканчивают сотворение шедевра, но не испытывают удовлетворения. Они хотят продолжить и создать еще один». Да, это так, однако лучше продолжать и создавать следующий шедевр, если вы испытываете в этом потребность, чем начать пить и стать алкоголиком или лопать помадку фунтами и толстеть.

Так что, возможно, не все наваждения плохи. Быть одержимым миром во всем мире – это хорошо. Но тогда вы должны сохранять мир и в себе, а не просто думать об этом. Одержимость писательством – это тоже хорошо. Но тогда вы должны писать, а не скатываться в пьянство. Одержимость шоколадом – это плохо. Уж я-то знаю. Это вредно для здоровья и ничем не помогает миру – в отличие от миротворчества и писательства.

Каролин Форше, поэтесса, получившая премию Ламонт за свою книгу «Страна между нами» (The Country Between Us) о Сальвадоре, сказала: «Чтобы стать политическим писателем, надо дать другое направление своим внутренним страстям». Это имеет смысл. Не следует писать о политике, потому что вы считаете, что должны это делать: у вас получится нескладно и неубедительно. Начните по-настоящему интересоваться политикой, читать о ней, говорить о ней и не заботьтесь о том, как это связано с вашим писательским трудом. Когда политика станет для вас наваждением, вы естественным образом начнете писать о ней.

Это короткая, но очень важная глава: используйте в своих текстах подлинные детали. Жизнь очень богата, и если вы сможете зафиксировать реальные черты того, что было и есть, вам вряд ли понадобится что-то еще. Даже если вы перенесете в другой штат и другое время скошенные окна, крутящуюся рекламу «Рейнгольд», решетку для картошки-фри и высокие красные табуретки из «Аэро Таверн», где вы как-то напивались в Нью-Йорке, ваша история все равно сохранит убедительность и правдоподобность. «Ну нет, ведь тот бар был на Лонг-Айленде – я не могу перенести его в Нью-Джерси!..» Можете. К деталям следует относиться творчески. Ваше воображение сумеет поместить их куда угодно, главное – использовать то, что вы действительно знаете и видели. Это придаст вашим текстам достоверность и послужит прочным основанием, на котором вы сможете выстроить свою историю.

Конечно, то, что вы только что побывали в Новом Орлеане в августовскую жару и сидели в баре «Магнолия» на Сент-Чарльз-Авеню, высасывая жирный сок из голов лангустов, не значит, что вы сумеете заставить своего коренастого героя делать то же самое январским вечером в Кливленде. Это не сработает – если только вы не пишете в жанре сюрреализма, где все границы размываются.