Беременная для Зверя - Эллен Росс

Я замираю на месте. Стою по левую сторону от Зверя, едва дыша. Получается, это всё… только из-за меня? Нет… Зверь точно психопат. Сумасшедший. Не иначе.

— Как видишь, не охраняли, — пожимает плечами Ризван. — Теперь свалить бы надо. По-тихому. Думаю, тачки не зря рыскали чужие. Ждут нас.

Ризван вилками на столе выкладывает линии, как дороги. Зверь усмехается. Ныряет в карман, доставая дорогой смартфон. В его огромной руке последняя модель американского телефона кажется игрушечной.

— Ты как древний дед, брат. На карте бы показал, — машет Зверь телефоном.

Снимает блокировку экрана отпечатком. Я осторожно через плечо заглядываю. На главном экране фото. Девушка. Совсем молодая, как школьница вчерашняя. Мальчик маленький у неё на руках. Темноволосый. Глаза огромные, тёмные. Это всё, что я успеваю разглядеть.

Зверь меня резко за шею обхватывает и к столу пригибает.

— Посмотреть хочешь? — ядовито шепчет. Хрипло и низко. Прямо в ухо. Дыханием своим опаляет, как кипятком плещет. — На меня лучше посмотри. И лицо моё запомни. Это последнее будет, что ты перед смертью увидишь. Мне ты принадлежишь. В счёт многих жизней пойдёшь.

Зверь отпускает ладонь и легонько меня толкает прочь.

— В угол забейся, чтобы не видел! А то шея твоя так и просится, чтобы её сломали.

Прочь бросаюсь, как мышь, мечтаю в нору забраться, чтобы не видели и не слышали.

— Куда? — настигает окрик резкий. — В этот угол сядь, чтобы я тебя видел.

Приходится сесть между холодильником и стеной. На стул. К стене прислоняюсь плечом.

Небольшая кухня быстро наполняется гулом голосов.

Зверь позвал главарей — Пятого, Немца, Тахира и Вялого. Пятого я уже знала. Немец оказался татарином. Невысокого роста, но крепкий и широкоплечий. Вялый внушал опасения — говорит мало, сидит боком. Но взгляд у него мутный и сам мужчина — скользкий, как угорь или мурена.

Из разговоров я поняла только то, что бандиты решили уехать через день на рассвете, разделившись.

Мне никто не разрешал вставать. Поэтому я сидела. Кажется, сидя уснула. Под бубнёж, громкий смех и грубый мужской говор. Потом вдруг пол покачнулся под ногами. Но быстро перестал качаться. Мягким стал. Пушистым, как одеяло.

Дёрнулась в сторону. Но резко меня обратно прижали. К кровати или к полу — не понимаю уже, что и где. Только теплом веет отовсюду. Пахнет пряно и резко. Мускусно.

— Спи! — тяжёлое дыхание обжигает затылок.

Сопротивляться сил нет. Меня выжали и выпотрошили.

Скомандовали спать — и засыпаю.

Только понимаю, матрас прогибается. Рядом Зверь вытягивается во весь свой огромный рост. Не человек, а гора живая, жаркий вулкан.

Ладонь свою на шее мне кладёт. Тяжёлый гнёт. Чтобы выбраться не смела даже во сне.

Просыпаюсь. Темно и жарко. Комната незнакомая. Где я? Паника цепко за горло кусает и царапает. Пытаюсь подняться. Но тело со всех сторон словно лентой обжигающей обёрнуто.

Мне душно. Ни вздохнуть полной грудью, ни выбраться. Прислушиваюсь. Мерное дыхание рядом раздаётся. Тягучее и медленное. Успокаивающее. И тепло это обжигающее напоминает жар печи. Когда с морозной улицы забегаешь и к печи садишься, чтобы прогреться.

Медленно двигаю руками и ногами. Пытаюсь перевернуться на бок. Еле удаётся. Но в следующее же мгновение меня в охапку сгребают и вжимают. Резко и сильно. Как будто в каменную стену со всего размаху втискивают.

Пальцы на спине давят так, что я боюсь в лепёшку превратиться. Страшно быть раздавленной под каменным прессом.

Сдавленно хриплю. Барахтаюсь, как мелкая рыбёшка, в обжигающем тепле мужского тела.

События вчерашнего дня быстро перед глазами проносятся. По голове оглушают. Словно обухом. Сразу всё вспоминается — и чужаки, и головорезы, и смерть деда. Вздрагиваю всем телом. Мерное дыхание сменяется утробным урчанием хищника. Зверя голодного.

— Куда собралась, Малая? — голос у него после сна ещё более хриплый.

Как будто наждачкой у него горло дерёт. А у меня мурашки от этого низкого голоса проносятся. Внутри что-то сжимается и начинает трепетать. Часто-часто. Жаром странным опаляет. Он как будто в груди горит и ниже скользит. До самых кончиков пальцев ног.

Зверь меня ещё крепче хватает. Очень крепко держит — не вырваться.

— Отпускать не собираюсь. Если только по нужде, — объясняет.

Потом руку убирает и приподнимается на локте. Я открываю глаза. Мне немного неловко. Я ещё никогда с мужчиной не спала. А с ним вообще страшно даже рядом держаться, не то что бы лежать. Зверь на правом локте приподнимается.

— Сегодня похороны будут. Потом немного потолчёмся. Здесь переночуем, но ты сильно губу не раскатывай. Перед рассветом выезжать будем. Так что готовься. Истерить не будешь.

Он не спрашивает. Он заявляет. Что всё будет только по его воле — и никак иначе.

— Усекла?

— Да, — шепчу, мечтая отдалиться от этого криминального амбала.

Зверь внезапно надо мной склоняется. Носом воздух втягивает. Ведёт по шее, рычит утробно, как хищник.

— Вкусно пахнешь. Не мылась вчера, но пахнешь сладко, — одобрительно кивает. — Как конфета.

Я жду, что оно отодвинется. Или сделает ещё что-то. Лишь бы разорвать затянувшееся ожидание. Но он не делает ничего. Просто лежит. Обжигает жаром стального тела. Смотрит… Как будто дыру во мне прожечь хочет.

Ожидание выматывает больше всего. Я уже готова биться в истерике. Слеза ползёт по щеке. Щекочет кожу возле уха.

— Чё, Конфета, не нравлюсь я тебе?

Он серьёзно спрашивает? Как он может кому-то нравится?! Не уверена, что на всей планете найдётся хотя бы одна женщина, готовая лечь с ним в кровать по доброй воле. Нет таких. Нормальных точно нет. А продажные и гулящие — не в счёт.

Другая бы на моём месте точно соврала бы. Но я не могу. Он бандит. Псих без царя в голове. Беспредельщик.

— Не нравишься, — говорю и словно нарочно глаза продолжаю держать открытыми.

Цепляюсь за его умопомрачающий, тяжёлый взгляд. Там черти беснуются. В полной тьме.

— Не нравлюсь.

Произносит тихо. Не угрожающе. Просто констатирует факт. Но от этого ещё больший мороз по коже продирает. Как будто тёркой прошлись и верхний слой содрали. До крови.

Потом Зверь вдруг резко отталкивается от кровати и рывком встаёт.

— Так ведь и ты мне, Пороховское отродье, не нравишься. Планы у меня на тебя. Определённые, — говорит он и зачем-то стаскивает со своего мускулистого тела футболку.

У меня в горле разом пересыхает. От вида его груди. С налитыми мускулами. Торс вылепленный и чёткий. Все мышцы прорисованы. Теперь, когда он наполовину без одежды, его тело кажется пропорциональным. Таким же мощным и подавляющим, но гармоничным.