АВТОБИОГРАФИЯ - Альфред Перси Синнетт

лицо побелело; она говорила так громко, что я побоялся, что она побеспокоит соседей, и поносила несчастного полковника, пока не довела его до того, что он спросил, не хочет ли она, чтобы он покончил самоубийством. Конечно, с одной стороны эта её демонстрация страстей была бесполезной и абсурдной, но с другой, хотя и не предвидя подробностей, она осознавала, что случилось что-то ужасное. Так оно и было. Последовавшие беды, которые некоторое время потрясали Теософическое Общество в Европе, прослеживаются к отвратительному вечеру, который я описал. До того времени предводители ОПИ охотно стремились быть в контакте с теософическим движением. Фредерик Маерс и Гёрни постепенно входили в круг наших близких друзей. Но Теософическое Общество было слишком молодо, чтобы выдержать потрясения от тех последствий, которые навлекло на него неблагоразумие Олкотта. Предваряя рассказ, к которому я перейду в подробностях позже, я могу здесь сказать, что отправка Ричарда Ходжсона в Индию для расследования феноменов Блаватской, его неблагоприятный отчёт и крах нашего молодого общества, от которого отпали почти все, когда всё стало выглядеть так, будто Блаватская разоблачена и опозорена, — всё это было результатом того прискорбного вечера 30 июня 1884 г.

По моему мнению, эта катастрофа оправдала мои сожаления, которые я открыто высказал, когда Блаватская объявила об изменении своих планов и намерении приехать в Европу, чтобы подыграть неожиданному энтузиазму, который возбудил «Эзотерический буддизм».

Последовал очень неприятный период, хотя последствия оплошности полковника достигли своей кульминации намного позже. Но С.Д. была очень сварлива, и дневник содержит несколько ссылок на письма с протестами, отправленные мною ей, хотя по прошествии времени я уже точно и не помню, из-за чего мы ссорились. В дневнике я нахожу запись, датированную серединой июля, ссылающуюся на какой-то ответ Блаватской мне, «который не облегчил ситуацию, но намного её ухудшил. В конверте с её письмом было несколько строк, как подразумевалось, от К.Х., где говорилось, что она права, а мы нет. Отправился спать с чувством, что наша теософическая деятельность близится к концу». Возможно, эти строки были сфабрикованы и самой С.Д., так как она довольно безрассудно использовала имена Учителей, когда это соответствовало требованиям момента.

Кажется, на следующее утро нас посетили мисс Арундэйл и миссис Халловэй, и последняя, как у меня записано, была настроена «оставить всё это дело с отвращением».

Будущим читателям может показаться странным, что я мог забыть, из-за чего был весь этот шум, но на протяжении моих отношений с Блаватской после моего возвращения из Индии ссоры были столь частыми, что и гораздо лучшая память, чем моя, не смогла бы удержать подробности их всех.

Как-то возник план устроить в Принс холле вечер в честь мадам Блаватской. Она очень хотела, чтобы он удался и решила, что я должен принять участие. Мне не хотелось, и чтобы склонить меня к согласию, она, по-видимому, использовала почерк и подпись К.Х. Даже тогда у меня были самые серьёзные сомнения в подлинности этой записки синим карандашом, но тем не менее, меня удалось вовлечь в это предприятие, и неудивительно, что я нахожу в дневнике запись о том, что не смог выступить на своём обычном уровне.

Но моё согласие участвовать в вечере не смягчило недружелюбия Блаватской ко мне. Она и те, кто её окружали, были приглашены семьёй Гебхардов, которые к тому времени были под большим её влиянием, посетить их в августе. От миссис Гебхард нам было передано с большим сожалением, что нашего участия не ждут. Когда наступило это время, мы с женой самостоятельно отправились путешествовать в Швейцарию. Миссис Гебхард сама приехала в Кёльн, чтобы повидать нас, и очень извинялась. Далее мы отправились знакомым маршрутом через Тун, Интерлакен и наконец на какое-то время остановились в Муррене, где моя жена не без посторонней помощи (часть дороги её несли в портшезе) вместе со мной поднялась на вершину Шильдхорн.

Как раз во время этого путешествия я начал писать свой роман «Карма». 25 августа мы вернулись в Тун и остались там в Тунерхофе на несколько недель. Это время несколько интересно тем, что мы обнаружили, что в нашей гостинице остановилась мисс Этель Дюран со своими родственницами, миссис и мисс Гэлловэй, и имея некоторые основания считать, что она (мисс Дюран) обладает психическими способностями, я попытался произвести с ней эксперимент по передачи мыслей, который оказался необычайно успешным. Она воспроизводила диаграммы, которые я рисовал на кусочках бумаги — мы сначала попробовали экспериментировать, когда все были на прогулке в лесу неподалёку от Тунерхофа, а продолжили работу потом в гостинице, и с неизменным успехом. Это было началом долгого ряда месмерических сеансов, которые я проводил с ней в Лондоне до того, как она вышла замуж за м-ра Джэймсона, и некоторое время после этого.

Через неё я вступил в контакт с адептом, с которым с тех пор хорошо познакомился — главой атлантской ложи оккультистов, которую обычно называют ложей Юкатана, по причине того, что там (или, как я позже узнал, на эфирных уровнях над этим местом) находится её штаб-квартира. Джэймсон в конце концов умер в Африке, участвуя в одном из путешествий Сэнли в Конго, и его жена осталась довольно богатой вдовой, в каковом качестве стала жертвой одного итальянского графа, за которого вышла. Но всё связанное с её жизнью в тот период составило бы слишком длинную историю, чтобы вставлять её сюда.

Мы хорошо познакомились с этими двумя девушками во время пребывания в Туне, а оттуда в компании с ними отправились в Берн. Ближе к концу сентября, будучи там, мы получили телеграмму от мисс Халловэй, которая была ещё у Гебхардов, с приглашением сейчас же присоединиться к компании в Эльберфельде. Мы вовсе не были склонны откликаться на этот зов, учитывая то, как с нами обошлись, и телеграфировали, что не можем приехать, не получив сначала полных объяснений от миссис Гебхард. Тогда пришла телеграмма от Гебхард, сообщающая, что это было особым пожеланием махатмы, чтобы мы приехали. Мы снова телеграфировали, что не можем приехать без дальнейших объяснений, но последовавшие телеграммы наконец убедили нас согласиться.

Всей семьёй Гебхардов мы были приняты очень тепло и сердечно; миссис Гебхард приехала в Кёльн встретить нас, а я получил через миссис Халловэй кое-какие записки от К.Х., о которых Блаватская по-видимому ничего не знала. Я и до сегодняшего дня не понимаю внутренних причин всего произошедшего, но с Блаватской было что-то не так, состояние её ума было необычным и