Племя - Зигмунд Брауэр

надо мной. Всегда смеется, сколько я себя помню.

– А может быть, таким образом он наносит тебе ответные удары за то, что ты сыплешь на него свои шутки, издевки, уловки и калечишь его словами? Ты умнее его, и все в племени понимают это, в том числе и сам Пауоу. Благодаря своему разуму и сердцу ты можешь не обращать внимания на насмешки и постараться подружиться с ним, но вместо этого ты постоянно дразнишь Пауоу и вынуждаешь его стать твоим врагом. Так же, как двое могут построить дружбу, двое могут разжечь ненависть.

На это Атлатлю нечего было ответить.

Вавацека прервала молчание:

– Однажды я уже говорила об этом с Банти, когда он был твоего возраста. Твой отец, как и Пауоу, всегда был силен и хорошо проявлял себя на охоте. Банти никогда не хватало смелости идти на мамонта с копьем, поэтому он вечно искал повод уязвить твоего отца. Банти всегда может выиграть спор и обратить слова в свою пользу. Если бы они сумели объединить свои сильные стороны, сплотили бы и племя. Но их постоянная вражда только подвергает нас опасности.

Она положила иссохшую руку Атлатлю на плечо.

– Если мы доживем до того дня, когда ты станешь шаманом, тогда, возможно, ты вспомнишь об этом и вместе с Пауоу потрудишься на благо племени.

– Если доживем до того дня? – переспросил внук.

– Я опасаюсь реки, – вздохнула Вавацека. – Она разливается неестественно. И поэтому я боюсь, что в долине небезопасно. Но я не могу заставить твоего отца послушаться меня.

Бабушка убрала руку с его плеча.

– Надеюсь, это всего лишь страхи дряхлой старухи. Сперва ты должен предстать перед старейшинами. А теперь ступай, прежде чем они сами вызовут тебя. Прояви смелость, даже если ты не чувствуешь ее в себе.

* * *

Старейшины – среди них были также Нутау и Банти – сидели по одну сторону от костра. Остальные члены племени расположились напротив и смотрели на старейшин с другой стороны через костер. Между ними перед костром, вытянув руки вдоль тела, лицом к старейшинам стоял Атлатль и ощущал жар пламени. У него болела поврежденная нога, но он не хотел полностью опираться на здоровую. Он старался сосредоточиться на боли. Это помогало ему справляться с дрожью. Атлатль не знал, сможет ли вообще произнести хоть что-нибудь, когда старейшины наконец обратятся к нему.

Банти встал. Он прокашлялся и, отдышавшись, спросил у старейшин разрешения первому обратиться ко всему племени. Один из старейшин встал.

– Племя выживает, потому что приспосабливается к новым условиям, – сказал старец. – Ты шаман. Мы верим, что у тебя есть веская причина нарушить традицию заседаний Совета.

– Да, у меня есть веская причина говорить, – кивнул Банти. Он снова закашлялся, и этот кашель был сухим и болезненным. – Ранее одна из женщин пришла ко мне и Нутау, чтобы поговорить с нами наедине. Она тоже видела то, что произошло между Пауоу и Атлатлем. Теперь я знаю, что Атлатль напал на моего сына не просто так. После этого Пауоу признался мне, что он виноват в случившемся сегодня не меньше, чем Атлатль. Они оба извлекут из произошедшего уроки. Я говорю сейчас как отец Пауоу, а не как шаман племени. Ради них обоих я прошу Совет закрыть этот вопрос.

Рой мыслей пронесся в голове у Атлатля подобно вихрю. Кем была эта свидетельница? И почему Банти так мирно все рассудил?

Нутау встал.

– Я тоже говорю как отец. Моему сыну нужна дисциплина. Я прошу старейшин разрешить мне воспитывать своего сына как отец, а не как вождь племени.

Атлатль ждал, что теперь старейшины станут перешептываться между собой. Но вместо этого другой старик встал и заговорил:

– Пусть будет так. Совету не нужно больше обсуждать этот вопрос. Вы оба как отцы воспитываете своих сыновей.

Старейшина сел.

– Что касается саблезубого тигра, – продолжил Нутау, – то двое свидетелей утверждают, что это животное украло у племени еду. Кроме того, оно напало на Пауоу. Это тяжкие преступления. Животное нужно убить.

Первый старейшина встал.

– Пусть будет так. Атлатль должен казнить животное.

Юноша ожидал этих слов, но все равно потрясение от них было подобно удару каменного рубила. Разве он сможет так поступить? Разве сможет, держа Тигренка, провести лезвием острого камня по горлу доверчивого животного?

Атлатль готовился к этому и заранее сумел найти один-единственный довод, который мог спасти питомцу жизнь.

Он стоял неподвижно. За его спиной послышался ропот. Такого поведения от подростка не ожидал никто.

– Сядь! – приказал ему Нутау.

– Подожди, не так быстро, – возразил Банти. – Разве обвиняемый не имеет права говорить? По крайней мере, нам интересно, что он скажет.

– Он может говорить, – кивнул тот старейшина, который сидел ближе к Атлатлю.

Юноша уже совсем было собрался смириться и тихонько присесть. Он знал, что выказывает открытое неповиновение отцу на виду у всего племени. Но подумал о том, как сильно Тигренок доверял ему. Еще он вспомнил, как его отец помогал Пауоу отесывать наконечники копий и совсем не обращал внимания на него, сидящего за кругом охотников.

Атлатля охватил гнев, и он решил предпочесть Тигренка своему отцу. И не стал садиться.

– Говори, – велел ближайший к нему старейшина.

– Мы судим это животное как члена племени, – начал Атлатль. – Разве не так?

– Да, – кивнул тот же мужчина.

– Совет никогда не требовал казни члена племени, уличенного в воровстве, – продолжал юноша. – Самым суровым наказанием за воровство всегда было изгнание, а не казнь. Если мы судим животное как соплеменника, мы должны и наказать его как соплеменника, приговорив его к изгнанию, а не к казни.

Воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием костра.

Нутау выглядел таким обескураженным, будто его только что предали.

Банти заговорил первым, и его голос сипел:

– Я согласен с Атлатлем. Изгнание, а не казнь. Истинный вождь племени сказал бы, что справедливость – это не справедливость, если она не может быть применена ко всем членам племени. Нутау, ты с этим согласен?

– Справедливость по отношению ко всем, – наконец ответил Нутау подавленным голосом. Атлатль понял, что у его отца не было выбора: если бы он не согласился, это означало бы, что он несправедлив.

Атлатль не осмелился посмотреть ему в глаза.

Старейшины стали перешептываться между собой.

Юноша не ждал никакой помощи от Банти да и откровенно опасался его. Но не переставал надеяться. Изгнание будет тем же приговором, который уже вынесла Вавацека. Неужели это возможно?

Наконец главный старейшина встал.

– Атлатль верно говорит, – сказал он. – Когда мы приняли это животное, оно стало частью нашего племени. Правосудие несправедливо, если не может применяться одинаково ко всем членам племени. Животное следует изгнать, а не казнить.

Атлатль с облегчением на сердце радовался за Тигренка, но вместе с тем испытывал глубокое сожаление, что так унизил своего отца на виду у всего племени.

Глава двенадцатая

Утром Атлатль снова предстал перед племенем. Он держал в руке копье, а на поясе у него висела сумка с орудиями: это все, что обычно требовалось для путешествия за пределы стойбища. Но в тот день юноше предстояло отправиться в необычный поход. Все племя собралось посмотреть, как Атлатль отведет Тигренка в изгнание, после чего людям навсегда будет запрещено помогать зверенышу едой и кровом. Всем членам племени, включая Атлатля, отныне нельзя вести разговоры как с ним, так и о нем. Никто не будет петь скорбные песни в память о Тигренке. Все пойдет так, словно он и вовсе никогда не ходил по этой земле.

Когда Атлатль подошел к Тигренку, все еще привязанному к дереву, ему захотелось пройти мимо, не поднимая глаз, и сделать вид, будто там никого нет. Но все же юноша последовал совету, который Вавацека дала ему на рассвете: «Смело смотри им в глаза. Многие тебе сочувствуют и скоро простят совершенные тобою ошибки. Но если ты покажешь слабость, этого они никогда не забудут».

С отрешенным видом Атлатль остановился и посмотрел