Племя - Зигмунд Брауэр

громко произнес шаман, – нет ведь ничего удивительного в том, что ты тратишь время на обучение моего сына, когда твой собственный сын – бесполезный калека?

Атлатль пытался уверить себя, что Банти сказал это с целью задеть Нутау, но все же слова дяди ранили его так глубоко, как будто тот провел острым каменным резцом по его коже.

Глава девятая

– Скажи-ка, – спросила Вавацека у Атлатля, – почему ты солгал мне?

Снова стоял погожий день. С тех пор как вернулись мужчины и племя отпраздновало их приход, пролетела череда приятных теплых ночей и дней. Время от времени дул довольно сильный ветер, предвещавший наступление холодов.

На стойбище позади них пели и смеялись женщины. Они почти закончили скоблить шкуру гигантского ленивца, которого добыли охотники, и вялили оставшиеся куски мяса. Животное оказалось настолько огромным, что на его разделку ушло много часов.

Их песни и смех заставили Атлатля лишний раз вспомнить о том, как медленно он добирался до них из-за своего колена, – ведь прошло уже немало времени после того, как ленивец был пойман в сети и убит. С тех пор каждый вечер возле костра Атлатль терпеливо выслушивал, как старейшины хвалили Пауоу за его ловкий удар копьем, который, по общему мнению, стал для зверя смертельным. Несмотря на то что пойманная в сеть добыча была беспомощна и не представляла для юноши никакой угрозы, старейшинам хотелось, чтобы Пауоу стал хладнокровным охотником, ведь он должен был присоединиться к походам сразу после зимы.

– Солгал тебе? – Атлатль почувствовал, как у него перехватило горло. Он глубоко уважал Вавацеку. Та заменяла ему мать, которой у него не было, и считалась самым мудрым и почитаемым человеком в племени. Когда в голосе Вавацеки звучали сердитые нотки, даже ее сыновья Банти и Нутау побаивались, хоть они и были вождями племени.

Он солгал Вавацеке? Неужели каким-то образом она узнала, что Атлатль тайно подкармливал Тигренка мелкой рыбой в надежде, что никто не заметил, как зверь перерос потребность питаться одним только молоком?

Юноша занервничал и наклонился, чтобы почесать макушку Тигренку, прижавшемуся к его ноге. Зверь подрос и теперь стал таким же большим, как вскормившая его собака.

– Да, – кивнула Вавацека. – Ты солгал мне о реке.

Ее ответ озадачил внука. С тех пор как мужчины вернулись из похода за драгоценным камнем, минуло много закатов и восходов. С того времени обязанность следить за водомерным камнем перешла к шаману племени. Каждый день Банти уверял Вавацеку, что уровень воды в реке не поднимался.

– Солгал о реке?!

– Слушай внимательно, – велела она.

Атлатль ожидал, что бабушка продолжит отчитывать его, но она молчала.

– Что ты слышишь? – спросила Вавацека.

– Я жду, что ты скажешь мне про реку.

– Не я должна тебе это говорить. Пусть река сама расскажет.

Атлатль, прислушиваясь, склонил голову.

– Что ты слышишь? – повторила бабушка.

– Воду.

– Она поднялась выше водомерного камня?

– Нет, – чистосердечно ответил внук. – Каждый день вода доходит до одной и той же метки на нем.

До прихода мужчин казалось, что вода действительно начала подниматься, но после того, как в стойбище вернулся Банти, перестала. Изо дня в день Вавацека посылала Атлатля к реке, чтобы осмотреть камень. И каждый раз он говорил ей, что вода в реке находится на одном и том же уровне.

– Если ты мне не лжешь, – продолжала Вавацека, – значит, водомерный камень лжет тебе. Ты позволил ему обмануть себя, потому что ты не боишься реки. Но я боюсь. Я слушаю ее. Она шумит по-другому. Шумит гневно. Спустись к водомерному камню и погляди внимательно. Не позволяй ему обмануть тебя. После этого вернись и расскажи мне, что ты увидел.

– Сейчас?

– Сейчас. Я подожду.

В сопровождении Тигренка Атлатль пошел вниз по тропинке к реке. Он присел рядом с водомерным камнем и увидел, что уровень воды опустился еще немного ниже отметины на камне, чем накануне. Возможно, река сердилась потому, что теряла воду?

Но когда Атлатль выпрямился, то увидел еще один камень. Он заметил его накануне и посмеялся, потому что тот выглядел так, будто у него есть нос. Тогда носатый камень находился у самой кромки воды, рядом с водомерным камнем, теперь же он был полностью скрыт под водой. А водомерный камень теперь стоял дальше от него и ближе к берегу.

Это была настоящая загадка. Не могло же течение реки сместить водомерный камень дальше от носатого камня и выше к краю воды?

Атлатль поспешил обратно к Вавацеке так быстро, насколько мог. Тигренок все это время не отходил от него ни на шаг. Бабушка ждала его там же, на возвышенности над берегом.

– Река изменилась, – доложил юноша. Он объяснил, что каким-то образом вода сдвинула с места водомерный камень.

– Нужно предупредить племя, – молвила Вавацека.

– Почему ты так боишься реки? – спросил ее Атлатль.

– Когда-нибудь, если ты станешь шаманом, тебе придется следить за попытками Бога-Черепахи освободиться от сдерживающих его пут. Каждый раз, когда племя остановится в этой долине, ты должен будешь поддерживать традицию и устанавливать водомерный камень. Ты же знаешь предание.

– Мы находимся в Черепашьей долине. Бога-Черепаху связали и бросили в большое озеро за Горой призраков в верховьях долины. Но он всегда будет пытаться освободиться и снова затопить всю землю.

– Тогда тебе все должно быть понятно, – произнесла Вавацека. – Я боюсь реки из-за Бога-Черепахи.

Атлатль любил свою бабушку. Ему нравились ее рассказы и хотелось думать, что и его мать, должно быть, тоже рассказывала такие предания. Но иногда юношу одолевали сомнения.

– Нутау считает предания о богах выдумками, – сказал Атлатль. – Он говорит, что если на Собрании порасспрашивать людей, то обязательно найдутся охотники, которые видели Гору призраков. И что это не пристанище богов, а мир, покрытый льдами с востока на запад, простирающийся на север до самого края земли.

– Думаешь, я об этом никогда не слышала? Да, дальше за Горой призраков снега покрывают землю, лишенную растений и животных. Там нет ни деревьев, чтобы разжечь костер, ни еды. Для меня это значит, что именно так устроили боги: они не хотят пускать людей в свой мир. Только духи мертвых отправляются туда и поднимаются на Гору призраков, к самым облакам.

Нутау объяснял Атлатлю, что им только кажется, будто духи поднимаются от горы к небесам: на самом же деле это были те духи, которые выходят изо рта человека при дыхании в холодный зимний день. Прежде чем Атлатль успел привести этот довод, Вавацека продолжила:

– Я не могу изменить то, во что верит твой отец, – сказала она. – Но я знаю, что в предании важны не подробности, а истина. Предание гласит, что Гора призраков – это конец нашего мира и что только боги живут за его пределами. Мужчины говорят нам, что мир за Горой призраков – это снег и лед, и ничего более. Опять же – это конец мира, известного нам. Неважно, видишь ли ты все своими собственными глазами или слушаешь предание, истина остается неизменной. Поэтому мы должны верить в то, что гнев Бога-Черепахи – это тоже истина. Вот почему старейшины всегда передают предания последующим поколениям. Когда меня не станет, ты должен помнить, что Бог-Черепаха способен уничтожить весь мир, и сделать так, чтобы в этой долине кто-то всегда следил за водомерным камнем и уровнем воды в реке. Бог-Черепаха – сердитый бог, и если у него будет возможность, то он обязательно попытается уничтожить племя.

Бабушка положила руку Атлатлю на плечо.

– Пообещай мне, что никогда не будешь пренебрегать преданиями племени. Мы оба знаем, что твой отец верит только тому, что видит сам. Что касается Банти, то он уж точно понимает, что предания наделяют его шаманской силой, но, боюсь, сам в них тоже не верит.

Внук дотронулся до ее руки.

– Я не буду пренебрегать преданиями.

В ответ Вавацека слегка похлопала по его руке.

– Хватит