Штрафбаты Гитлера. "Живые мертвецы" Вермахта - Андрей Васильченко

Показания Гари Ноджокса и Бернхарда Кандта подтверждаются свидетельством одного из выживших САВ-арестантов. В октябре 1946 года он рассказывал: «С утра до вечера мы занимались «спортом» (вы ведь понимаете, что я подразумеваю под словом «спорт»). После того как на возведении клинкера мы работали с евреями, большинство из нас стало «мусульманами». Из 180 людей зиму 1939–1940 годов пережило не более половины. Когда зима, наконец, миновала, всех CAB изолировали в блоке 12».

«Изоляция» не была подобна «исправительной роте», просто эсэсовцы решили обособить наиболее ненавистных им арестантов. Альфред Хелльригель, который как военно-политический арестант принадлежал к подобной «штрафной роте», перечислил эти группировки, пребывавшие в изоляции: «толкователи Библии», гомосексуалисты, САВ-арестанты и так называемые повторные политические заключенные. По сведениям Фрица Брингманна в «изоляции пребывали блоки 11,12,35,36. Их окружал высокий забор. Так что любые контакты были исключены. Товарищи, пребывавшие в изоляции, жили в самых тяжелых условиях. Поначалу заболевших выносили из блока. Однако потом, чтобы избежать любых контактов, в «штрафном блоке» ставился шкаф с медикаментами и бинтами, а один из заключенных назначался санитаром». Тем не менее страшнее этих тяжелых условий существования были мучения, которым они подвергались со стороны гауптшарфюрера СС Бугдалля, который считал себя «ответственным за проведение изоляции».

Замечание Генриха К. от том, что «из 180 людей зиму 1939–1940 годов пережило не более половины», представляется весьма убедительным. Если говорить о сухой эсэсовской статистике, то в ноябре 1939 года в Заксенхаузене остался 181 САВ-арестант, в марте 1940 года — 102, а в апреле всего лишь — 58. В июне 1940 года в эсэсовской картотеке значилось только 22 САВ-заключенных. Не стоит думать, что все из них умерли. Дело в том, что большая часть из САВ-арестантов была направлена в лагерь Нойенгамме. Генрих К. вспоминал: «Как только прибыл первый транспорт, для того чтобы направиться в только что созданный лагерь Нойенгамма, из изоляции вышли все, кто мог стоять — надо непременно было покидать Заксенхаузен».

Тот факт, что такое большое количество САВ-арестантов смогло на транспорте вырваться из «изоляции», объясняется нелегальной организацией политических заключенных. Гари Ноджокс пишет об отношении к САВ-заключенным, которые оказались в «изоляции»: «С большим трудом нам удалось помочь некоторым из них перебраться с транспортом в другой лагерь». Дело в том, что весной 1940 года Нойенгамме из «внешнего» превратился в самостоятельный лагерь. Однако политические заключенные, которые пытались помочь молодым немцам, и предполагать не могли, что в Нойенгамме господствовали еще более жестокие нравы. Генрих К. писал: «Мы попали из огня да в полымя!» Сколько САВ-арестантов смогло дожить до конца Второй мировой войны, неизвестно. Генрих К., сам из числа «особых солдат» сменил еще несколько лагерей: Бухенвальд, Дахау, Нацвайлер. Многое указывает на то, что только единицы смогли дожить до крушения Третьего рейха. Смерть большинства «особых солдат», оказавшихся в концентрационных лагерях, еще один убедительный пример, насколько Вермахт и национал-социалистическое государство были тесно переплетены между собой в идеологическом и политическом смысле. Опираясь на оценки, мнения и предложения немецких военных психиатров, большинство из которых уже со времен Первой мировой войны стояли на расово-биологических, социал-дарвинистских позициях, а позже без проблем поддержали идеологию народного сообщества и расистские установки нацистов, Вермахт в преддверии войны был готов избавиться от «балласта» в виде «непригодных к службе». Эти не подходившие под критерии армейской верхушки солдаты во внесудебном порядке списывались в концентрационные лагеря под видом «армейских вредителей». Причем это происходило отнюдь не по инициативе рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, а наоборот, позыв шел из самого Вермахта. Как писал восточногерманский исследователь Вольфганг Керн в своей работе «Внутренняя функция Вермахта»: «Осенью 1937 года в структурах Вермахта, которые занимались «особыми подразделениями», возникла мысль, что солдаты этих формаций, «которые противятся перевоспитанию», должны покинуть ряды вооруженных сил и провести положенное время в работных домах. Бломберг выразил принципиальное согласие с этой идеей. Тем временем внутренний отдел Общего управления Вермахта пошел еще дальше. 14 октября 1937 г. Бломбергу было рекомендовано отклонить этот проект, «так как воспитание подобных людей было бы успешнее в концентрационном лагере».

Бломберг согласился с этим предложением. Вероятно, при принятии этого решения важную роль играла точка зрения немецкой военной психиатрии. Во всяком случае, Отто Вут (в тот момент «психиатр-консультант при санитарном инспекторе армии») в своей статье «Работный дом или концентрационный лагерь» высказывался именно в пользу последнего. В этой работе он пришел к выводу, что «размещение в концентрационном лагере было бы наиболее подходящим решением, так как способные исправиться прошли бы мировоззренческое воспитание, а неисправимые были бы под постоянным присмотром властей».

Только несколько месяцев спустя после нападения на Польшу, а вместе с ним и роспуском довоенных «особых подразделений», в командовании Вермахта было принято решение о повторном создании данных штрафных единиц в составе резервной армии. Возникали они на шести следующих плацдармах: Штаблак, Вандерн, Альтенграбов, Шварцеборн, Графенвер, «протекторат» и Деллерсхайм. Задание этих «особых подразделений» резервной армии значилось следующим образом: «Избавление резервных частей от трудновоспитуемых служащих». И при этом, «рекруты не должны попадать в особые подразделения резервной армии».

Процитированная инструкция — это причина того, что число военных «особых подразделений» вскоре снова стало сокращаться. Главный полевой врач доктор Вут называл следующую причину этого процесса: «Особые подразделения были распущены в начале войны, однако затем возникли снова. Но, кажется, этот факт не был известен ни врачам соответствующих военных частей, ни офицерам санитарно-психиатрических отделений военных госпиталей. С ними никто не советовался, так как офицеры жаловались, ибо не знали, как обходиться с упрямыми, асоциальными, возбудимыми солдатами и нарушителями». В итоге, поданным Вута, к весне 1940 года в новых «особых подразделениях» числилось всего лишь 200 человек. В итоге часть «особых подразделений» была просто-напросто распущена в силу своей ненадобности. Подобному развитию событий могло способствовать ужесточение военной юриспруденции, которое наблюдалось в начале Второй мировой войны. А это, в свою очередь, вело к тому, что за любые провинности можно было угодить под трибунал. Военные суды стали действовать значительнее быстрее, а исполнение наказаний в Вермахте было поставлено на поток. Согласно сводному отчету Георга Тесина «Части и подразделения Вермахта и Ваффен-СС», в январе 1940 года в составе резервной армии оставалось всего лишь четыре «особых подразделения».

В военно-морском флоте начиная с октября 1939 года действовало «особое подразделение Восток (Балтийское море)», располагавшееся в окрестностях Данцига. Эта единица известна также под названием «Особое военное подразделение Хела». В Люфтваффе согласно приказу от 30 января 1940 года на месте распущенного в начале войны «Особого подразделения 7 L» в Лейпциге был сформирован «Проверочный лагерь Люфтваффе».