Святой Георгий и гунны - Мурад Эскендерович Аджи

С каждым годом, с каждой поездкой Степь проникала в сознание, будила генетическую память. Увлеченный деяниями предков, я, подобно старателю, по крупицам, годами вылавливал в реке Времени наше драгоценное прошлое – нашу рассыпавшуюся память: Азербайджан, Башкортостан, Казахстан, Северный Кавказ, Сибирь, Татарстан, Украина, Южная Россия…

География поиска ширилась и росла. Желая восстановить далекие исторические события, я написал несколько книг о своем народе – о тюрках.

Так продолжалось бы долго, пока однажды… Неоткрытые острова, они и в самом деле существуют для того, чтобы их открывали. Голос забытой родины и услышал я в том вещем сне. Книги, поездки, бессонные раздумья не прошли даром, информация, копившаяся годами, дала свою выборку событий. Разрозненные линии поиска сложились в рисунок, в ту самую картину, которую наяву не увидишь.

Голос в ночи, позвавший в дорогу, не был случайностью…

Казалось бы, умер человек, значит, есть его могила. Однако для святого Георгия это утверждение потеряло смысл: на сегодняшний день известны шесть его захоронений. Или больше? Впрочем, можно назвать еще тридцать шесть – ни одно из них не связано с биографией святого, ни одно не согласуется с историческими документами его эпохи. Просто кому-то захотелось, чтобы в его городе была святыня. И все.

Исторический курьез? Нет! Христиане хранят десять голов Иоанна Крестителя, и каждый храм настаивает на подлинности своей реликвии. Так что шесть могил одного человека – не предел{25}.

Историки Церкви сложившуюся ситуацию не называют курьезом, они ссылаются на несовершенство человеческого ума… Возможно, они правы. Тем более, давно замечено, что нет такой мысли, к которой нельзя привыкнуть.

Однако меня образ Георгия все больше поражал не только своей многогранностью, но и гнетущей неизученностью: примитивные церковные шаблоны чередовались с высокой поэзией, вульгарный вымысел – с серьезными рассуждениями.

Я твердо держался позиции, что Георгий и его деяние интересны только такими, какими замечены Богом. В их сюжете ничего нельзя менять! Даже одну букву. Иначе они не будут святыми и потеряют божественность… Реальный Георгий, его настоящий подвиг влекли меня все дальше по пути в неизведанное.

Поначалу я не придерживался географических границ, собирал информацию, складывая в свой архив все подряд, что связано с Георгием. Но когда в руки попали записки Фавста Бузанда, границы поиска стали конкретней{26}.

Автор «Истории Армении» застал эпоху Великого переселения народов – видел, как степная культура становилась достоянием Европы, как она доминировала на континенте, и… не понимал, что происходит. Мне же, географу, ответ казался очевидным.

Ян Вермеер. Географ. 1668–1869

Шла экспансия. Шла своим чередом. В те годы предводители гуннов уверенно сидели в седле, им подносили дань правители Рима и Византии, Китая и Персии. Монархи искали расположения царя гуннов, под пятой которого лежал весь остальной мир – от Байкала до Атлантики. Они, гунны, диктовали мировую политику.

Записки Фавста Бузанда охватывали период, когда тюрки утверждали себя на Кавказе. Заканчивалось третье столетие после рождества Христова, начиналось четвертое… Приближалось время, которое называют «темными веками», о нем в кругу историков говорят неохотно. А именно тогда Кавказ, как известно, считали частью Алтая{27}. Для тюрков он становился священной землей, «вторым Алтаем».

Кавказ находился в центре великих событий, тюрки превращали его в театр грандиозных действий, последствия которых гулким эхом отозвались в столетиях… Может быть, на Кавказе скрыта причина «темноты» Средневековья, которая пугает историков? В горах, как известно, темнеет рано, легко заблудиться.

Но у географов свои ориентиры. Я понимал, что географическое положение Кавказа, именно географическое, поставило его в центр поистине исполинских дел. Не весь Кавказ, конечно, лишь восточные его земли – те, что примыкали к Степи. Позже они получили название «Гуннский проход».

Речь шла о полоске земли между Каспием и горами, где на территории нынешнего Дагестана природа оставила место для сотворения чуда. И чудо свершилось! О чем, сам того не подозревая, сообщал летописец Фавст Бузанд бесстрастным языком исторических хроник, не называя чудо чудом, разумеется.

…Известно, гунны конный народ, конь пронес их по степи, в горах же преимущества коня терялись. Поэтому они не пошли в горы, а остановились на берегу Каспийского моря, точнее, в «Гуннском проходе», назвав его краем своей земли.

То был край ойкумены и для Востока, и для Запада, с какой стороны ни взглянуть. Ничейная земля преградила путь Великому переселению народов. Там традиционно начинались (или заканчивались) политические интересы Персии, Парфии и Римской империи. Отсюда тянулись дороги вглубь Среднего и Ближнего Востока, а также в Европу…

Единственный на всем Кавказе сухопутный проход из Азии в степную Европу – артерия Шелкового пути. На этой полоске степи в начале IV века суждено было сойтись Востоку и Западу!.. Там встретились две цивилизации, не ведомые друг другу.

«История Армении» Фавста Бузанда проливает свет на это событие.

Конечно, армянского историка читали многие, его сочинение перевелци на русский… Он знаком специалистам, подлинность текста вне сомнений. Однако, по-моему, никто из читавших не придал особого значения эпизоду, активным участником которого был епископ Григорис.

Меня же этот юный епископ-проповедник заинтересовал до чрезвычайности (Сегодня он известен под именем Григорис, хотя при жизни его, как и деда, звали Григор.)

Потомок парфянских царей, аристократ, внук основателя Армянской церкви, в пятнадцать лет – уже епископ. Непростая личность, не правда ли?

О его деянии известно из отрывочных сведений исторических хроник. Следуя наказу деда Григория Просветителя, основателя Армянской Григорианской церкви, он пошел с обращением к царю гуннов.

Фавст Бузанд пишет об этом так: «Пошел и представился… царю, повелителю многочисленных войск гуннов, встал перед ними и стал проповедовать Христово Евангелие»{28}.

И никто из исследователей, кажется, не обратил внимания на то, что слова юного Григориса соединяли тюркское Единобожие с вестью о Христе, Сыне Божием.

Медальон с портре-том парфянского царя. Серебро. I в. Государственный Эрмитаж. Санкт-Петербург

Проповедник

Гениальная мысль, посетившая деда юноши, воплощалась в жизнь! С мечты начинали Григорий Просветитель и его внук. Их подвиг сделал мир людей справедливее, добрее и чище…

Это кажется немыслимым сегодня. Невозможное, невероятное, непосильное задание выполнил мальчик пятнадцати лет от роду. Ему удался духовный подвиг, равного которому нет в истории человечества. Единственным оружием, которым он владел, было слово. Только оно… И было то слово – Бог.

Я словно воочию увидел картину былого.

Со словом Божьим пришел юный проповедник к царю гуннов. Он прочитал молитву на тюркском языке, которой научил его дед. «Ата чин аш ижеси» (Отец, Бог пищи духовной), – начал он. И был услышан!

Тогда и поведал юный епископ о новой вере, которая должна спасти мир. И гунны перестали быть врагами, они откликнулись на Слово, которое принес Григорис…

Питер Пауль Рубенс. Константин руководит строительством Константинополя. XVII в.

Не сразу осознал я важность сообщения Фавста Бузанда. Поначалу смутная догадка обожгла и исчезла, а потом вернулась болью. Я оказался на пороге тайны, той самой, разгадку которой искал так долго, тайны святого Георгия.

Наверно, такое же чувство испытывает реставратор, открывающий под слоями поздней живописи гениальную картину. Передо мной представало историческое полотно, на котором проступали скрытые сюжеты и новые герои.

Юный Григорис занимал здесь центральное место.

Он открыл европейцам Небо, и люди Европы узнали о Царствии Небесном, о котором прежде не слышали. Юный распространитель новой веры выполнил титанический труд, объединив по воле Бога мир Степи и нарождающийся мир новой Европы. За это поистине пророческое деяние внук Григория Просветителя стал святым.

Но небесный образ святого