Ошибка президента - Фридрих Незнанский

– Вы, наверно, родились здесь, – предположил Бояркин.

– Да, – ответила Софья Андреевна. – Я родилась именно здесь незадолго до революции, а вообще наша семья живет в этой квартире с тысяча девятьсот шестого года. Разумеется, тогда она не была коммунальной, – добавила она.

– И вы не боитесь, что вас могут обокрасть?.. – Василий Васильевич оглядывал хрустальную люстру. – Тут ведь у вас такие ценности.

– И воровали у меня по мелочам, – махнула рукой старуха. – А что прикажете? Распродать все и деньги в сберкассу положить? Ну уж нет, я с детства окружена этими вещами и среди них хочу умереть. Понимаете? Вот посмотрите в окно, – она указала рукой в сторону высокого овального окна, на котором росли цветы. – Я смотрю в него, можно сказать, со дня своего рождения и не желаю видеть ничего другого. А Гамлет этого не понимает.

– Вы имеете в виду Гамлета Карапетяна? – спросил Сивыч.

– Очевидно, его, – ответила старуха. – Не могу себе представить, что на свете есть другой живой Гамлет, – ироническая улыбка скривила ее тонкие губы, – внешность которого так не вязалась бы с этим именем.

– Я присяду? – спросил Сивыч.

– Да, конечно, – кивнула Корнилова. – Садитесь за стол, здесь всем хватит места.

Милиционеры и жильцы расположились за овальным красного дерева столом, накрытым плотной зеленой скатертью. У Пети Бояркина возникло ощущение, что все они играют в фильме из жизни прошлого века. Не хватало только раздать карты и разыграть партию в вист или во что они там играли в прошлом веке, не в дурачка же, надо думать.

Капитан Сивыч тем временем вытащил из портфеля папку.

– Вот посмотрите, вам знаком этот человек? – спросил он, достав из папки средних размеров фотографию. – Посмотрите внимательно.

Софья Андреевна, Галя и художник Сережа по очереди посмотрели на снимок. На нем был изображен плотный, даже скорее толстый брюнет с сизыми щеками и большим носом.

– Это он, Гамлет, какие могут быть сомнения, – категорично заявила Корнилова.

– Гамик, конечно, – согласился с ней Сережа, едва бросив взгляд на фотографию.

– Это он, – тихо сказала Галя, внимательно вглядываясь в снимок, – я практически уверена.

– Практически уверены? – поднял брови Сивыч. – Что вы хотите этим сказать?

– На свете бывают двойники. – На бледном лице Гали появилось некое подобие улыбки. – Их теперь даже по телевизору показывают. Но это, по-видимому, Гамик Карапетян.

– Карапетян Гамлет Миртичевич, 1960 года рождения, место рождения город Аштарак Армянской ССР, с 1989 года прописан в Подольске. Он является владельцем комнаты, где проживают Шевченко и Станиславский.

– Проживали, – поправил Сивыча художник Сережа. – Я так понимаю, что их больше здесь не будет. Наша квартира теперь прославилась благодаря им. – В Сережиных словах прозвучала еле различимая нотка горечи: он-то думал, что квартира прославится благодаря ему, и не как притон, а как прибежище высокого искусства. – Видите, про нас теперь и в газетах пишут: «Станиславский убил собутыльника отверткой». Интересно, кому теперь достанется эта злосчастная комната? Гамик имеет право поселить здесь еще кого-нибудь?

Сивыч и Бояркин переглянулись.

– Эти вопросы не ко мне, – улыбнулся Василий Васильевич. – Я хоть и занимаюсь такими делами, но нынешнее жилищное законодательство так запутано… Если оно вообще существует.

Площадь, на которой проживали Шевченко и Станиславский, была в девятнадцатой квартире прямо-таки какой-то вражеской пятой колонной. В то время как все соседи сосуществовали достаточно мирно, полностью соответствуя тому, что понимается под выражением «по-соседски», двенадцатиметровая комната с окнами во двор являла собой стихию, которая называлась словом «коммуналка». Один за другим здесь живали запойный пьяница, будивший всех по ночам дикими криками, когда ему что-то примерещивалось в бреду, сумасшедшая бабулька, воровавшая продукты из холодильников и совершенно неспособная усвоить несложные приемы пользования унитазом и сливным бачком, незамужняя склочница средних лет, которая считала себя вправе покрикивать на тех, кто делал что-то не так, как ей того хотелось бы. Она-то и поддалась на уговоры Гамлета Карапетяна.

Вообще-то, Гамик сначала пытался подъехать к Сереже Ройбергу. Понимая, что художник-постмодернист бывает богатым только тогда, когда добьется мировой известности, а что к нему она еще не пришла, и значит, он далеко не богат, Гамик уговаривал Сережу продать его комнату. Взамен обещал ему отдельную однокомнатную квартиру в хорошем районе или даже в центре Москвы – внутри Садового, кольца.

Гамик расхаживал по квартире, разглядывал гигантскую по современным понятиям кухню, просторные туалет и ванную, прихожую, где можно было бы устроить скромный конкурс бальных танцев, и только прищелкивал языком. От его взгляда, конечно, не укрылись и дубовый паркет, и бронзовые ручки на дверях, и мраморные подоконники. Такую квартиру бы расселить… Это была мечта не одного Карапетяна. Однако жильцы девятнадцатой квартиры стояли насмерть – никто из них не собирался отсюда уезжать.

– Я их расселю по одному, – сузив глаза, сказал Гамик, отчего стал похож на опереточного интригана.

План его, как быстро понял Сережа, был предельно прост: купить одну комнату в квартире – любую, а затем создать жильцам такие условия, что они сами захотят уехать куда угодно, согласятся на любой вариант, лишь бы получить отдельное жилье, хотя бы в каком-нибудь отдаленном Митине или Солнцеве. Поговорив с жильцами, Гамик, отличавшийся некоторой способностью разбираться в людях, понял, что самый твердый орешек – старуха, которая будет цепляться за эту квартиру до последнего.

Но если все остальные жильцы будут сговорчивее, она, возможно, все-таки согласится, тем более что Карапетян, считая себя человеком благородным и уважающим старость, готов предоставить упрямой старушке не однокомнатную, а даже двухкомнатную квартиру где-нибудь в Новогирееве.

Каково же было удивление скромного «дельца по недвижимости», как он сам любил себя называть, когда Сережа Ройберг наотрез отказался от предложенной сделки. «Не понимает человек своей выгоды», – вздыхал Гамлет.

Однако, несмотря на неудачу, Гамику уж очень понравилась квартира. Он попробовал без особой надежды подъехать к Гале, но та с ним даже и разговаривать не стала. А вот Альбина Петровна, оказавшаяся по паспорту Алевтиной Петровной, согласилась.

Тогда-то и появились в девятнадцатой квартире Шевченко и Станиславский, почти ежедневно устраивавшие пьянки с плясками и драками, любившие в три часа ночи спеть под баян или под гитару и категорически отказывавшиеся делать коммунальную уборку. Было совершенно очевидно, что они старались вести себя похуже, так как это было предписано им хозяином. Но в чем-то они не дотягивали до того, чего хотелось Гамлету. По сути, они оставались простыми московскими алкоголиками и, случалось, по утрам даже бормотали слова извинения, встретив в коридоре или на кухне Софью Андреевну.