Все разбитые осколки - Риа Уайльд

и ее киска пульсирует вокруг моего члена, сжимая меня так чертовски сильно, что я грозюсь взорваться прямо здесь.

— Для меня ты чертова грязная шлюха, — рычу я, толкаясь в нее, безжалостно трахая, и все, что она делает, это хнычет и стонет, мурлыкая для меня. — Давай еще раз, Эмери. Позволь мне, черт возьми, заполучить тебя.

Я протягиваю руку, провожу пальцами по ее набухшему клитору, и она прижимается ко мне, вскрикивая. Она была мокрой, мой член и пальцы были покрыты ее возбуждением. Другая моя рука остается на ее бедре, оттягивая ее назад с каждым толчком вперед, наши тела громко соприкасаются.

Ее киска спазмируется, а затем сильно сжимается. Она вскрикивает еще раз, ее второй оргазм добивает меня. Я достаю свой член и направляю на ее обнаженную спину, отмечая.

Она падает на кровать, тяжело дыша, и я падаю рядом с ней, мой член все еще стоит, но уже смягчается. Я смотрю туда, где находится моя сперма, и мне безумно нравится, как это выглядит на ее теле.

— Этого не должно было случиться, — шепчет она.

— Но это случилось.

Натягивая одежду, я поднимаюсь с кровати и направляюсь в ее ванную, беря теплую тряпку, прежде чем вернуться туда, где она лежит, отвернувшись от меня. Осторожно, я вытираю ее кожу и вижу, как ее спина поднимается при резком вдохе.

Когда она чистая, я наклоняюсь и убираю ее светлые волосы с плеч, проводя пальцем по их изгибу. Последнее прикосновение.

Я ничего не говорю, отхожу и ухожу, а она не следует за мной. Когда я подхожу к лифту и двери закрываются, я слышу тихие всхлипы.

Глава 7

༺Эмери༻

Это было единственное место, куда я могла пойти.

Внутри меня шла война, и я ничего не могла с этим поделать, кроме как плакать и напиться. Я снова была с Атласом. Трахала его и кричала его имя. Моя задница все еще болела от удара, который он мне нанес, и мое тело точно помнило, что произошло. Оргазма от шока и жжения от шлепка достаточно, чтобы заставить меня снова дрожать.

Меня ни разу не шлепали во время секса, но я переспала лишь с парой мужчин, и они никогда не заставляли меня кончать, как Атлас.

Он точно знал, что делать, что говорить, чтобы мое тело подчинялось.

Он назвал меня грязной маленькой шлюхой… Меня переполнил жар от хрипоты в его голосе, от удовольствия, с которым он говорил это. И мне это понравилось.

Я зажмуриваюсь, когда моя киска пульсирует от воспоминаний.

Локи, трехлетний Питбуль, перекатывается на спину, показывая мне свой живот, а большие глаза смотрят на меня вверх тормашками. Я чешу его там, где он этого хочет, наблюдая за своей рукой, пытаясь отвлечься от воспоминаний, произошедших всего несколько часов назад.

Я пришла сюда сразу после того, как это произошло, отчасти опасаясь возвращения Атласа, и я буду лезть на него, как на дерев, а отчасти потому, что чувствовала, что теряю силы. Собаки всегда меня успокаивали. Они забрали мою боль, и после смерти матери я проводила здесь все свое время. Я делала то, что должна была в течение дня, и большую часть ночи я засыпала в любом домике, который выбирала на вечер, обнимая любую собаку, которая там была. Я просыпалась изнуренной, покрытой собачьей шерстью и пахнущей также, но в тот момент мне было все равно.

Локи вскакивает с пола и резко облизывает мое лицо, а затем внезапно набрасывается на мягкую игрушку и начинает играть.

Это было хорошо, что в моем доме не разрешали держать домашних животных, иначе я бы, скорее всего, забрала с собой всех собак домой.

Локи пробыл здесь совсем мало времени, его хозяин внезапно скончался, и у него не было семьи, которая могла бы его взять на себя. Когда его впервые привезли, он безостановочно скулил несколько дней, и нам приходилось сидеть с ним часами. С тех пор у меня с ним сложилась особая связь, и хотя я любила других животных здесь, он был чем-то особенным. Он бросает игрушку мне на колени и так сильно виляет хвостом, что весь он движется вместе с ним.

Когда я сразу не поднимаю ее, чтобы бросить ему, он тяжело плюхается на землю и наклоняет голову, внимательно изучая меня глазами, в которых было слишком много ума.

— Я в порядке, — шепчу я собаке.

Он просто смотрит, наблюдая за мной. Я протягиваю руку вперед, и он толкается в нее носом, а затем подходит и сворачивается калачиком, наполовину сидя у меня на коленях. Он издает тихий вой, от которого у меня разрывается сердце. Моя рука скользит к его шее, прямо под синим ошейником, который я выбрала специально для него, зная, что ему нравится, когда его чешут.

В конце концов я засыпаю там, с Локи на коленях, прислонившись спиной к стене его домика.

Я просыпаюсь от пронзительного звонка телефона и сонными глазами смотрю на вызывающего абонента. Мой отец.

— Привет? — зеваю я.

— Где ты, Эмери? Я у тебя в квартире, а тебя здесь нет.

Я съежилась, замечая утренний свет, льющийся в окно напротив меня, и шум прибывающих на смену сотрудников приюта.

— Я в приюте, папа.

Он издает фыркающий звук.

— Хорошо?

Локи скулит, когда я осторожно отталкиваю его от себя, а затем потягивается, ожидаемо глядя на меня. Настало время кормления.

— Хорошо, что?

— С Джеком все прошло нормально?

— Как и ожидалось, — рявкаю я на него, поднимаясь с пола и растягивая мышцы, и это нежное место между ног сжимается от воспоминаний о прошлой ночи. Меня охватывает жар, но я подавляю его, изгоняя сводного брата из головы.

Я все еще не могла смирится с тем фактом, что у Марии есть сын, о котором никто не знал, и тем, что я с ним переспала. Снова.

— Что это должно означать? — он спрашивает.

— Именно это и должно, — ворчу я. — Если ты ожидаешь, что это будет фейерверк и счастливый конец, когда ты буквально насильственно внушаешь это, то я могу сказать тебе прямо сейчас, что ты будешь очень разочарован.

— Эмери Нора Куинн, — шипит мой отец, — твой долг как моей дочери — обеспечить, чтобы эта семья оставалась крепкой.

— Даже если это разрушит мою жизнь? — задаю вопрос я.

— Джек Харрис — хороший кандидат, и он подарит тебе хорошую жизнь.

Я подавляю фырканье от того, как он ошибается. Но спорить с ним об этом бесполезно.

— Ты знаешь,