Все разбитые осколки - Риа Уайльд

не чувствовал. Я был свидетелем того, как моя невестка и мой брат были разбиты руками Ашера.

Итак, я пересек комнату и застрелил его.

Я убил своего близнеца за то, что он причинил вред нашей семье.

И я ненавидел себя.

Я хватаю грушу, чтобы она не раскачивалась, и прислоняюсь к ней влажным лбом, тяжело дыша, борясь с волной горя, которая пытается меня поглотить. Ощущение его крови на моих руках преследует меня по сей день, она была теплой и влажной, а его глаза безжизненно смотрели на меня. Но даже после смерти мое предательство запятнало его лицо, его пустые глаза, казалось, изображали ненависть, которую можно почувствовать только после того, как кто-то, кому они доверяли, нанес им удар в спину. Нарушение наших братских уз омрачило наше прошлое и его могилу, и из-за этого я не был у него.

Я не попрощался, потому что не заслуживал этого.

Секс был средством преодоления трудностей, а боль — отвлечением.

Капли крови падают на твердый пол домашнего спортзала, и я опускаюсь на него, желая вырваться из собственной кожи.

Мои мысли возвращаются к Эмери, и это заставляет меня еще больше ненавидеть себя.

Глава 5

༺Эмери༻

Он был высоким, широкоплечим, с мускулами в нужных местах и большими руками. Меня всегда привлекали руки, и я чувствовала, что можно многое сказать о человеке, просто взглянув на них. И они были большими, с длинными умелыми пальцами и мозолями, которые рассказывали историю человека, привыкшего ими пользоваться. Было что-то невероятно сексуальное в том, как огрубевшая кожа ощущается на мягкой и чувствительной.

Выступающие вены обвивали его руки, а широкие плечи растягивали костюм. Твердые грудные мышцы и пресс с впадинами, которые я хотела исследовать пальцами, языком. Далее линии паха, из-за которых — давайте будем честными — женщины теряли всего несколько клеток мозга. Сильные бедра, длинные ноги, большие… ступни.

И все это было дополняло его прекрасное разрушительное лицо. Его темные черты лица лишь подчеркивали огненные элементы, скрытые в его темных глазах, скрывающихся под низкими темными бровями. Нос у него был слегка изогнутый, возможно, сломанный, как я предположила, а затем губы. Эти великолепные губы, которые изгибались выше на одной стороне, когда он улыбался, даже если это было жестоко.

Он был произведением искусства.

Его поцеловала красота, столь жестокая, что она могла его разрушить.

Но, Боже, как он работал с моим телом, ценя каждую часть меня так, как будто я принадлежала ему, целуя, пробуя и доставляя удовольствие. Когда он наконец вставил свой большой член…

— Эмери?

Я подскакиваю на стуле, сбивая стаканы со стола так, что они звенят, и вода выплескивается через край того, который я держала между пальцами.

Я резко встаю, ударяюсь ногами о край стола и поворачиваюсь лицом к человеку, за которого мой отец хотел, чтобы я вышла замуж.

Джек Харрис именно такой, каким я его ожидаю.

Будучи сыном губернатора, он был одним из самых завидных холостяков города, и я не могла понять, как моему отцу или Марии удалось убедить его в этом союзе.

Он классический красивый, высокий и хорошо выглядит в своем сером костюме. У него рыжевато-каштановые волосы, искусно уложенные, без единой пряди, а лицо чисто выбрито. Он воплощение всего, что от меня ожидают как от наследницы миллиардного нефтяного предприятия. Но я делала это не из-за компании. Я этого не хотела. Это произошло потому, что мой отец пригрозил лишить меня последних средств на приют, если я этого не сделаю.

— Привет, Джек.

Он улыбается мне, не глядя в глаза, и жестом предлагает мне занять свое место, а сам переходит на другую сторону стола.

Я смотрю на его лицо, на прямой нос и тонкие губы, на его голубые глаза и выщипанные брови, и меня просто… тошнит.

Он смотрит в ответ, рассматривая комплект из брюк и блейзера, который я выбрала для вечера, и буквально сморщивает нос от отвращения, когда оценивает мои волосы, которые я завила, а затем заколола так, что образовалось всего несколько спиралей. Я полностью отказалась от макияжа и остро нуждалась в маникюре после нескольких недель, проведенных в приюте, убирая конуры и играя с животными, но все это были поверхностные вещи, которые меня не волновали.

— Как твой жених, у меня есть ожидания, — говорит он мне, и мои брови взлетают от этого тона.

Это был человек, за которого я должна была выйти замуж, и он говорил со мной так, как будто контракт, который мы должны были подписать между собой, был не более чем просто бизнесом.

— Теперь ты будешь носить только платья и юбки.

— Прошу прощения?

— Твоя мать…

— Мария мне не мать.

— Ожидания, Эмери, — повторяет он. — Не перебивай меня.

Мне нечего было сказать, нечего было возразить, потому что он меня ошеломил тем, как началась эта встреча. Думаю, мне следовало оценить, что он не скрывал то, кем был на самом деле.

— Как я уже говорил, мы с твоей матерью подробно это обсудили, — я сжимаю челюсть при слове “мать”, но прикусываю язык, оглядывая ресторан. Это было роскошно и дорого, при слабом освещении, и по всему зданию тихо играла классическая музыка.

— Она обещала мне, что у меня будет хорошая девочка. Она ошиблась?

Он замолкает и ожидаемо поднимает бровь. Мне нужно было подумать о приюте: если я облажаюсь и Джек доложит об этом, я все равно проиграю. Я не могла этого допустить. Нет, если только каким-то чудом я не нашла постоянный поток денег, и в больших количествах.

— Мои извинения, Джек, — бормочу я, пытаясь скрыть яд в своем тоне. — Я не знаю, что на меня нашло.

Моя мама воспитала меня быть бесстрашной. Сильной. В мире мужчин, постоянно пытающихся доминировать над нами, она научила меня, что то, что я женщина, не означает, что я слабая. У меня был голос и сила, и я должна была ее использовать. Никто не осмеливался говорить с моей матерью так, как Джек говорит со мной. И эти ожидания, дресс-код, требование тишины — все это шло вразрез со всем, что я знала.

Меня учили находить в жизни светлое, всегда смотреть на позитив, но был ли он в этой ситуации?

Думаю, это было лишь ради денег за приют. Жизни этих животных стоили больше, чем я, и я готова пожертвовать собой, чтобы этот приют продолжал процветать.

Он принадлежал мне во всех отношениях, кроме как на бумаге. Его должны были передать в день