Таежный гамбит - Юрий Достовалов

— Позвольте, я дверь-то все же притворю, — хорунжий повернулся к Мизинову спиной, и генерал в который раз подивился широкости и крепости этого забайкальского казака.

В прошлом году, когда он увозил из Читы золото, генерал Вержбицкий дал ему в охранение полусотню забайкальских казаков, командовал которой этот самый Маджуга. Поначалу Мизинову казались странными повадки кряжистого казака, его внешняя вульгарность, дикие для него, уроженца Ярославщины, словечки хорунжего, да и сам этот будто ископаемый офицер. Но потом, во время долгого пути в Харбин, генерал не раз убеждался в стойкости, личной храбрости и беззаветной преданности этих людей тому делу, которому они однажды присягнули.

А что касается Маджуги, то он за это время стал для Мизинова, наверное, самым настоящим другом — надежным и верным. А началось все с того бурного перехода через одну из горных речек в Забайкалье. Под одной из телег, до отказа груженной ящиками с золотом, вдруг треснул и провис тоненький мосток, кобыла испугалась, забила копытами, от чего дощечки мостка посыпались, как зубы из гнилого рта, телега накренилась и вот-вот готова была провалиться в неглубокий, но бурный поток. Ищи потом золото в мутном водовороте!

Заметив это, Маджуга, принимавший лошадей на другом берегу, скинул с плеч барчатку[5], с разбегу кинулся в воду и подоспел к готовой рухнуть телеге как раз вовремя. Крепким плечом он подпер подводу снизу и зычно крикнул казакам:

— Сымай ящики! Живо айда!

Станичники все как один бросились к подводе, и в один миг драгоценный груз лежал на берегу. Остальное золото переносили на руках через поток. По пояс в ледяной воде, казаки работали дружно, молча, стиснув зубы. А потом лежали на берегу, скинув амуницию и греясь у разведенных больших костров…

В Харбине удалось устроиться основательно. Надежные люди сделали Мизинова купцом Усцелемовым, выделили ему две лавки скобяных товаров, извозчичью контору почти в центре города, пару цинковых приисков за городом, подыскали и хорошую скрыню для золота. Мизинов сперва не понял:

— Что такое «скрыня»?

Доброхоты понимающие переглянулись между собой с едва заметной улыбкой и ответили вопросом:

— Ваше превосходительство знает, конечно, что такое банк? Так вот, скрыня — это лучше банка. Там ваше золото пролежит в целости столько, сколько потребуется вашему превосходительству.

Мизинов бросил на них быстрый взгляд, выражавший недоверие. Они выдержали, не отвели глаз:

— Господин Куликовский во всем нам доверяет, можете не беспокоиться…

Золото схоронили в глубоком подвале под одной из скобяных лавок купца Усцелемова. На крышке люка повесили полупудовый амбарный замок — из того добротного товара, которым торговал «купец». А караулили подвал по двое маджуговских казаков, сменяемых через шесть часов. И так круглые сутки. До сих пор Мизинов за золото не беспокоился. Но что вдруг сегодня взволновало Маджугу?

— Садись, Арсений, — Мизинов прошел в светелку и пригласил Маджугу за стол. — Что случилось?

— Дак случилось, Лександра Петрович, случилось! — хорунжий сел за стол, снял папаху, вынул платок и вытер крупные капли пота на лбу.

— Выпьешь? — предложил Мизинов и кивнул на графин с водкой.

— Куды пить-то, Лександра Петрович! Чую — неладное с золотом нашим! Ох, неладное!

— Да говори ясно, ты же военный человек, — Мизинов, хотя и не подавал вида, но тоже стал нервничать. Он знал: интуиция Маджугу не подводила.

— В моих людях, — хорунжий сделал ударение на втором слоге, — в них я не сомневаюсь! Но странно, однако, ваше превосходительство! Нынче замки проверил на голбце[6] и ахнул! Замок-от не тот!

— То есть как не тот? — Мизинова пробрал резкий, острый озноб.

— Не тот, что утром был, когда Кандауров с Инчуковым заступали!

— Еще не легче! А кто сменял их? Кто сейчас стоит?

— Да нет, Лександра Петрович, в моих людях я не сомневаюсь, — опять затараторил Маджуга. — Но ведь странно! Новые стоят пару часов. Я решил проверить. А замок — не тот!

— А они что?

— Да не-е-т! Они бдят как полагается. И никуда, говорят, не отлучались. Я им верю, верю, как себе…

— А кто-нибудь подходил к люку?

— Да говорят — никто.

— Они трезвы? — повысил голос генерал.

— Это вы зря, Лександра Петрович, вы ведь знаете…

Мизинов и сам понял, что погорячился: забайкальские казаки по преимуществу староверы, и пьянка у них не в чести. А уж что касается служебных обязанностей и их четкого исполнения — то тут Мизинов не знал никого более ответственного, чем забайкальцы.

— Извини, Арсений, — смягчился Мизинов. — Ну а как сами они объясняют смену замка?

— Да никак не объясняют, нечем, говорят, объяснять-то. Сидят на лавочке, балабонят себе, никто головы не приклонит. А голбец-то — вот он, в двадцати метрах! Как перед носом!

— Они замок новый видели?

— Видели, когда я их подвел. Плечами поводят — и вся недолга. Замок другой — это видят. Но что никто его не менял — в этом хоть голову готовы на отсечение!

— Ну, погоди отсекать, их головы нам еще пригодятся, — Мизинов встал и, задумавшись, начал медленно ходить из угла в угол. Нет, в забайкальцах своих он тоже не сомневался. Все пятьдесят человек были, как на подбор, преданны, храбры и сметливы. Они поочередно несли службу по охране подвала, жили все вместе, в двух помещениях заднего двора скобяной лавки, но ни разу с ценным хранилищем ничего не случилось.

«Вне всяких сомнений, я доверяю им безраздельно», — думал Мизинов.

И все-таки подошел к стене, где висело верхнее платье, надел на жилетку короткий, без рукавов купеческий кафтан с поддевкой и застежками на крючках. Плисовые шаровары заправил в смазанные сапоги, плотно натянув их на ноги. На плечи накинул длинную суконную сибирку[7], заученным за год движением лихо нахлобучил на голову кожаный картуз и на глазах превратился в заправского купца.

— Вылитые ваше степенство! — Маджуга развел губы в улыбке.

— Поехали, на замок поглядим! — и Мизинов вышел первым.

Генерал жил в добротном купеческом доме на окраине Харбина, в так называемой Пристани. В обнесенном высоким тыном дворе стояла запряженная парой лошадей легкая бричка. Из всех экипажей Мизинова она была для него самым любимым — легкая, рессорная, на быстром резиновом ходу, с крытым кожаным верхом, обитая внутри мягким сукном. На козлах брички егозил вертлявый китайчонок лет семнадцати. Он крутился из стороны в сторону, размахивая кнутом, как шашкой, и все норовил угодить по-над ухом одной из лошадей, но так, чтобы лошадь испугалась только, а не почувствовала боли. Лошадь прядала ушами, слегка хрипела и фыркала, нервно переступая копытами.