Таежный гамбит - Юрий Достовалов

— Ойхэ, перестань Бурку терзать! — осадил мальчонку Мизинов.

Генерал подошел к лошади, погладил ее по морде, успокаивая, дал кусок сахару и оттопырил шоры. Китайчонок стоял по стойке «смирно», преданно глядя на Мизинова.

— Отдохни, сегодня никуда не поедешь, — генерал похлопал его по плечу. — Мы вот сами, с хорунжим. До лавки только доедем.

Ойхэ улыбнулся, низко поклонился и залепетал:

— Сыпасиба, айча, сыпасиба!

— Ну, будет, будет, Ойхэ. Ступай, отдохни.

Мальчонка убежал в дом, где жил в подсобном помещении с дворником и кучерами.

— Чего-то вы с ним ласково как-то, Лександра Петрович? — спросил Маджуга. — Не доверяли б шибко китайчатам этим, неверный народ, коварный до жути, уж поверьте старому забайкальцу! Мы с имя бок о бок который век перемогаемся, чтоб им неладно было!

— Что ты так о них?

— А как еще-то?! Помните, в одна тыща девятисотом году восстали они тут супротив нас?

— Помню, конечно. Боксерское восстание. Но восстали они не только против нас, но и против Англии, против Германии…

— Вот, — кивнул Маджуга. — Я ведь говорю — изуверы!

Мизинов улыбнулся:

— Но ты-то тут при чем, Арсений?

— Как раз и есть, что при чем я тогда оказался! Мне тогда в лагеря в летние надо было выходить в первый раз. А тут — война. Боксеры эти зачали Благовещенск бомбить через Амур. Нас всех перволетков в эшелон и туда, — Маджуга помолчал, потом успокоился и улыбнулся: — Ну зато и повоевали мы! С тех пор, думаю, спесь-то сошла с их…

— Сошла, Арсений, сошла, — поддакивал Мизинов, устраиваясь на облучке: — Полезай ко мне.

Маджуга кое-как угнездился на одном сиденье с Мизиновым, и генерал пустил Бурку легкой рысью. До центра города было версты две с половиной.

— А Ойхэ мне обязан жизнью, — возвращаясь к недавнему разговору, сказал Мизинов. — По меньшей мере, жизнью своих родителей.

— Ну да?! — недоверчиво покосился на него Маджуга.

— Да, Арсений, да. Полгода назад я взял его третьим кучером по просьбе одного купца…

— Такого ж, как вы? — лукаво подмигнул Маджуга.

— Будь милостив, Арсений, не перебивай, — Мизинов шутливо шлепнул хорунжего по колену. — Не такого — поименитее. Его фирма основана еще его отцом. Слыхал, наверное, — «Куземов и компаньоны»?

— Слыхивал. Знатная фамилия.

— Ну, так вот. Ойхэ — матхэй. Есть в Маньчжурии такое племя — люди мужественные и гордые, ловкие охотники на тигров.

Отец Ойхэ долго работал у Куземова, сын с двенадцати лет жил тоже у купца. Потом отец заболел, работать стало трудно, и старик вернулся в родное селение. А у них существует что-то типа корсиканской вендетты…

— Чего-чего? — не понял Маджуга.

— Ах да, извини, Арсений. Это родовая месть такая. Если виноват, например, только дед, то мстить будут даже внукам и правнукам. И мстить жестоко…

— Бритвой по горлу и в колодец?

— Еще суровее. Ну, ты же знаешь китайцев, у них богатые традиции казни. Деда Ойхэ, например, казнили так. Избили до полусмерти и бросили в большую железную клетку. Рядом положили копье. Потом впустили в клетку пойманного в тайге и вымученного голодом тигра. Зверь чует кровь, мчится к избитому. У того есть еще возможность обороняться — надо только бросить копье…

— Ну да! — и Маджуга резко взмахнул рукой, демонстрируя метание копья.

— Не все так просто, — перебил его Мизинов. — Возможность-то есть, да вот сил больше не осталось. И приговоренный к такой жуткой смерти с отчаянием понимает, что не только бросить копье, но даже поднять его сил больше нет…

— Я ведь говорил, ваше превосходительство, настоящие бесермены!..

— Маньчжуры не мусульмане, Арсений.

— По мне все одно — нехристи!.. Но что же с мальчонкой-то?

— Так вот. Роду Ойхэ грозила такая же месть, уж не знаю, за что, не вдавался в эти дикие подробности. Отец испугался, что мальчика ждет жуткая смерть, и захотел хоть как-то уберечь его от опасности. Он обратился к Куземову. А тот, зная нашу с тобой военную принадлежность, попросил меня защитить семью Ойхэ. Я отрядил десяток наших во главе с Кандауровым, и они быстрехонько слетали в родное село Ойхэ и навели там порядок. Ну, ты сам знаешь своих, знаешь, как они умеют работать…

— Еще бы! — гордо ответил Маджуга. Но вдруг замер, как бы что-то припомнив, и выпалил: — Так это что же получается, Лександра Петрович, когда лонись[8] Филипповым постом вы отправляли Кандаурова, как вы сказывали, разведать несколько новых приисков, значится, он там с ребятами того… ну, головы поотрывал этим мстителям?

— Получается так, Арсений, — кивнул Мизинов.

— Ну, хитрец Кандауров! Вот бабай[9], между нами будь молвлено! И мне — ни слова!

— Ты не держи памяти на него, хорунжий, — ответил Мизинов. — В военное время, сам понимаешь, всегда лучше рот на замке держать.

— Оно верно, — согласился Маджуга и замолчал, насупившись.

— Ну, так вот, — продолжал Мизинов, — уже полгода Ойхэ у меня. Насколько привязан ко мне — ты и сам видишь. Кстати, ты сам слышал, как он обратился ко мне — «айча». Это на их языке нечто вроде «отец, защитник»…

— Нехристи они все же, Лександра Петрович… К тому же вон Благовещенск бомбили… — пробурчал Маджуга.

— Благовещенск — это земля амурских казаков…

— Оно так, но ведь все одно братья наши, кристияне!..

Мизинов еще раз умилился, искоса взглянув на этого коренного забайкальца, вышедшего в офицеры из рядовых за неслыханную храбрость и дерзость. Во время Брусиловского прорыва вахмистр Маджуга первым в своей дивизии во главе двух десятков казаков, когда погиб сотник, проскочил вражеские окопы, перебил австрияков, захватил батарею, чем способствовал успешной атаке пехотных частей. За это был представлен к солдатскому Георгию, однако командир полка ходатайствовал о присвоении храброму казаку офицерского чина. Так и стал Арсений Маджуга подхорунжим[10]. Следующий офицерский чин[11] он заработал уже под Пермью, когда вместе с Пепеляевым освобождал от красных этот красивый уральский город…

Все это Мизинов узнал год назад, во время похода, от самих казаков отряда и лишний раз убедился: богата земля героями, и эти герои порой ходят совсем рядом…