Родина - Фернандо Арамбуру

С кем Аранча действительно была откровенна, так это с Анхелитой и Рафаэлем. Им она рассказала даже то, что Гильермо грозился броситься под поезд или выпить кислоту. Рафаэль сказал ей: выкинь это из головы. Анхелита: успокойся, ради бога. И они поддерживали их с безграничной щедростью. Рафаэль в течение целого года делал за них ежемесячный взнос по ипотеке. Анхелита каждую неделю ходила с невесткой в супермаркет и оплачивала ее покупки (тележку с верхом) своей карточкой. А Гильермо? Он об этом и не догадывался. Ему было достаточно того, что он ходил по горам, собирая крапиву и разговаривая сам с собой.

И вот по прошествии десяти месяцев с того дня, как он потерял работу, случилось нечто совершенно неожиданное. Однажды Гильермо, прогуливая в коляске Айноа, оказался на площади Де-лос-Фуэрос и столкнулся со своим приятелем Маноло Самарреньо. Маноло увидел его первым, остановил знаком и с улыбкой подошел. Он сообщил Гильермо весьма обнадеживающую новость. Что? Вручил ему записанный на листке бумаги телефонный номер. Пусть обязательно позвонит, лучше прямо сегодня, потому что освободилось место в гипермаркете “Мамут” – они срочно ищут человека на замену.

– Позвони. Вдруг тебе повезет, только не тяни.

Так и получилось, что Гильермо променял грибы и крапиву на цифры и счета. Зарабатывал он меньше, чем на фабрике, но все-таки зарабатывал. В считанные дни к нему вернулись хорошее настроение и желание жить. Он снова стал добрым, разговорчивым, щедрым и попросил у Аранчи прощения за те злосчастные месяцы, когда так ее терзал, – она же должна понять, как он страдал все это время.

– Двое детей, их надо кормить, ну, сама понимаешь.

Получив первую же зарплату, Гильермо пригласил жену в ресторан. А на следующий день, вернувшись с работы, подарил ей розу. Аранча без лишних церемоний поставила розу в воду, потому что в детской, как всегда, плакала Айноа. А назавтра, едва муж вышел из дому, швырнула цветок в помойное ведро.

Четверг 25 июня. Гильермо с Аранчей сумели одновременно взять по неделе отпуска. Так получалось далеко не всегда, а вот на этот раз им повезло. К тому времени оба они работали, так что могли позволить себе отдохнуть, пусть и весьма скромно. А поскольку дети уже подросли (Эндике было шесть лет, девочке без малого четыре), их можно было брать с собой в поездки и не возиться с ними как с младенцами, лишая себя многих удовольствий.

Вчера они вчетвером съездили на пляж в Биарриц, сегодня наступил черед обеда у бабушки Мирен, а завтра – ну, там будет видно. В семье уже появилась машина, хоть и подержанная. Не бог весть что, конечно, но для их потребностей вполне сгодится.

В тот четверг, еще утром, вдруг выяснилось, что у них нет хлеба на ужин. Но эту проблему решить было легко. Гильермо: пусть бы все наши беды были вроде этой. И он вызвался прямо сейчас отправиться в булочную и купить половину большого батона. Потом, уже стоя у распахнутой двери, весело спросил, кто хочет пойти вместе с ним. Специально спросил – чтобы разделить хотя бы на время детей, которые вечно ссорились. Аранча сказала:

– Возьми Эндику, он меня уже довел до белого каления.

И отец взял с собой Эндику (ну, давай руку, чемпион).

Этот четверг они никогда не забудут, ведь он мог стоить им обоим жизни. И они были бы не первыми и не последними. Потому что прошли совсем близко от черного мотороллера, начиненного взрывчаткой. Гильермо отлично это запомнил (чем хочешь могу поклясться!).

Аранча:

– Точно мимо проходили?

У Гильермо не было ни малейших сомнений, потому что он разозлился, увидев, что мотороллер оставили прямо на тротуаре, и даже что-то такое сказал по этому поводу сыну, что-то вроде того, что, мол, так делать нельзя, это очень плохо, – короче, проклятую машину они видели.

Потом, еще через сколько-то метров, уже у дверей булочной, встретили Маноло Самарреньо, который вышел оттуда с батоном в руках. Было чуть больше десяти, минут пять или десять одиннадцатого. И Маноло, пока они обменивались с Гильермо дежурными приветствиями, ласково потрепал Эндику по голове.

На улице, прямо у двери булочной, его ждал охранник. Охранник? Да, конечно. Дело в том, что в декабре в одном из баров Ируна убили его друга Хосе Луиса, и Маноло заменил его на посту члена муниципального совета от Народной партии[97] в аюнтамьенто Рентерии. Гильермо, узнав об этом, бросил:

– Дело опасное.

– Знаешь, Гилье, если бы я ходила в церковь, я бы стала за него молиться. Боюсь, помощь Господа Бога очень ему понадобится. Но если и с ним что случится, не вздумай занять его место, понял? – заметила Аранча.

– Чтобы я?.. Ты с ума сошла. Я еще жить хочу.

Не успел Маноло вступить в новую должность, как ему сожгли машину. Его по-всякому обзывали, развешивали плакаты с оскорбительными надписями под его фотографией, а имя писали в центре мишени. Но он не трусил. Сделал заявление для прессы: “Здесь я родился и здесь останусь”. И действительно остался – на неделю, еще на одну, но ненадолго, до своего последнего часа, до того июньского четверга, когда он вышел купить хлеба и остановился на несколько минут поболтать с Гильермо.

Один входил в булочную, другой оттуда вышел. После короткого разговора Маноло пошел по тротуару, охранник следовал за ним. Гильермо немного постоял в очереди перед прилавком. Вдруг раздался страшный взрыв. Эндика упал на пол. Со звоном посыпались стекла. Гильермо быстро поднял сына. И сказал ему скороговоркой, но с отеческой заботой, притворяясь спокойным:

– Не плачь и никуда отсюда не уходи, я сейчас вернусь. – И кинулся к дверям.

Около дома номер семь взорвался мотороллер. Маноло? Его Гильермо не видел. Зато видел охранника, тот с черным лицом сидел на тротуаре, прислонившись спиной к машине. Поврежденные автомобили. Мгновенно наступила плотная, коптящая тишина. А потом раздались первые голоса, закричала женщина, люди (жильцы ближайших домов) подбежали, чтобы посмотреть/оказать помощь.

А Маноло?

Он был там. Где? Между двумя машинами, лежал в луже крови, и крови было много. Весь почерневший, потому что взрыв, по всей видимости, пришелся в основном на него. Почти раздетый, в одном нижнем белье и ботинках. На запястье часы. И только что купленный хлеб – переломленный пополам.

Гильермо, взяв ребенка на руки – не смотри, только не смотри, – вынужден был пройти рядом с местом трагедии, рядом с погибшим и рядом с охранником, сидевшим на тротуаре, прежде чем приехала полиция и перегородила улицу.

– Ты смотрел? Скажи правду.

– Нет, aita.

– Честное слово?