Попаданец XIX века. Дилогия - Михаил Леккор

еще по фигуре, по движениям, по голосу. Корче, попала ты на бабки или, хотя бы на интим, иначе не выпущу, оставлю в гареме, а потом растреплю по высшему свету, ха-ха!

Настя еще скромно шла, наивно думая, что она не узнана и стремясь по-прежнему прятаться. А он уже стремительно пошел на встречу и протянул к ней руки.

- Что вы делаете! - не некоторое время она потеряла самообладание и стала тем, кем стала – дворянкой из рода Татищева. Но Макурин невозмутимо вытащил ее из людской и девушка опомнилась: - барин я грязная и эта-а, я больная, вот!

Она с надеждой посмотрела на него, пряча лицо. Андрею Григорьевичу стало ее немного жалко и он проговорил в воздух:

- Все уже, барышня, не стройте из себя дурнушку, вас опознали.

- Ну да, я виновата, захотела сыграть простолюдинку. Но ведь это не наказуемо? На самом деле я дворянка из Московской губернии и хотела немного получить приключения, - протараторила она бойко. Молодец, самообладание прекрасное, память замечательная и, э-э-э, грудь крепкая. Умирать будешь с чувством долга!

Попаданец шутил, конечно. Никого он убивать не собирался.

Между тем, пока они так шли и говорили, Макурин вошел в свою спальню. Девушка увидела расправленную постель, черт те что нафантазировала на сексуальную тему: «Здесь коварный маньяк, а я беззащитная девушка» и тоненько завизжала.

- А ты приятно визжишь. Очень сексуально… Настя! – мстительно выговорил Макурин, сказав напоследок имя.

Оба помолчали. Макурин на правах победителя, Настя проигравшей. Потом девушка вспомнила, что она юная и весьма приятная особа, которая не может быть проигравшей, и томно сказала:

- Сударь, если уж вы меня вычислили, то будьте добры, ведите себя как дворянин с дворянкой!

Вот ведь какая. Плюхнулась в лужу и еще что-то пытается из себя строить!

- Почему же, - возразил он, - все видели, пришла простонародная девка. Я тоже, еще и покоренный красотой и вседозволенностью, ничего не понял и притащил к себе наверх, где занялся с ней развратом.

- Бестолковый дурак и грубиян! - воскликнула она, покраснев, - как ты так можешь хотя бы говорить, а тем более делать!

Андрей Георгиевич почувствовал, что перегнул. Девушке, а тем более будущей жене такого не говорят. Потом лет десять будет напоминать и встревать.

- Она, конечно, мне что-то говорила и даже ругалась, но я же мужчина, а она нагая женщина в постели, - невозмутимо сказал он.

- Андрей! - воскликнула Настя, уже во всем готовая сдаться, - ты так не можешь делать!

- Конечно, не буду, - подтвердил он спокойно, - я же дворянин, - хотя продолжил он, - хотя кое-кто и говорил мне, что я бестолковый дурак и грубиян.

- Прости меня, я виновата! - воскликнула его невеста таким тоном, когда во всю кричат о появившемся пожаре или наводнении.

Ладно, теперь точно хватит. Она уже только не говорит о пощаде. Он, любя, поцеловал ее в руку, словно поставил точку. Потом, уже просто любопытствуя, спросил:

- Право же, я все могу простить и понять, Настя, но скажи мне, как ты могла поехать за десятки верст одна, в ночи?!

- А что? - возразила она, - кругом все спокойно и тихо. И потом я ехала в карете и меня сопровождали Мария и Гаврила, между прочим!

Андрей Георгиевич только покачал головой. На одно замечание она ответила, но так, что появилось сразу несколько. Но говорить об этом не хотелось. Его Настя, барыня XIX века, просто не могла понять, что ее крепостные тоже люди и им надо не забывать давать хотя бы простые удобства.

Вместо этого он позвонил в небольшой колокольчик, на который приходил только Леонтий или, в крайнем случае, Опрос.

На этот раз появился Леонтий. Макурин ему велел:

- Друг мой, изволь взять коня на конюшне и езжай на большой дороге…

- В сторону Санкт-Петербурга, - поспешно добавила Настя.

- В сторону Санкт-Петербурга, - согласно добавил Андрей Георгиевич, там будет карета Татищевых с Гаврилой и Марьей. Приведи их сюда.

Леонтий обрадовался. Бесцеремонный, но добрый и говорливый Гаврила кого угодно мог заставить себе понравится. Дружить с ним было хорошо.

- Не извольте беспокоится, барин, сей же миг скачу на Демоне! - отрапортовал его охранник.

- Да возле кареты шуми побольше, - лукаво улыбнулась невеста хозяина, - а то они не услышат, слишком заняты собой. Медовый месяц все же!

Леонтий вначале обескуражено посмотрел на Настю – Гаврила никогда не был тугова на уши. Или он в городе ослаб на здоровье? Но потом, особенно после последних слов девушки, заметно осклабился, строго кивнул и пошел выполнять приказ помещика.

Но дороге он еще в начале лестнице встретился с Анютой. Служанка пришла помочь господам помочь раздеться перед сном да и мало ли чего. Хотя как раз ей тут было не место, судя по потяжелевшему взгляду Насти. Невеста помещика в миг взревновала.

- Я и поесть могу и горшок принести – унести, - не смущаясь, произнесла заботливая, или даже наглая служанка, - на кухне, я слышала, есть еще господская пищи.

В помещичьем доме было несколько кухонь, в том числе и господская, в которой готовили только для господина Макурина, это, видимо, и имела в виду Анюта.

Она бойко вбежала по лестнице в спальню помещика, при этом так ловко проведя по лицу Леонтия, что даже ничего не знающего человеку было понятно – между ними уже был интим, или, по крайней мере, поцелуи.

Леонтий с красным от смущения лицом ушел на первый этаж, а Анюта показалась, наконец, вся перед господам – бойкая, говорливая, готовая на все для любимых барина и барыне. Вот ведь оторва!

- Это твой… - замолчала Настя, не зная, как сказать. Решилась и спросила прямо: - парень?

- Да, - стрельнула она глазами сердито в Макурина, - мы думаем о будущем вдвоем! Впрочем, как господин укажет.

- И как господин укажет? - повернулась Настя к своему жениху. Взгляд был такой веселый еще насмешливый, что Андрей Георгиевич насупился. По-моему, две этих юных мегеры изволят шутить? Вот я вас!

- Я укажу тебя нещадно бить на конюшне, если ты не образумишься, - зловеще проговорил Макурин, - а с тобой, Настя, мы еще поговорим. И судьба твоя будет незавидна и плоха!

Представительницы прекрасного пола растеряно переглянулись. Такого они своего мужчину – строгого и жестокого – еще не видели. Потом