Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина - Чарльз Спенсер Чаплин

Он хорошо жил и хорошо играл свою роль, делал высокие ставки и непременно выигрывал. Ему нравилась власть, но он никогда не чувствовал себя зависимым от этого. Более того, в своей вечно занятой жизни он находил время для увлечений: выкладывал кирпичные стены, увлекался скачками и живописью. В столовой над камином я увидел натюрморт, и Уинстон заметил мой интерес.

– Это моя работа.

– Как здорово! – с энтузиазмом ответил я.

– Ничего особенного, просто увидел человека, рисовавшего пейзаж на юге Франции, и решил, что тоже смогу.

На следующее утро он показал мне стены вокруг Чартуэлла, которые возвел сам. Я был сильно удивлен, заметив, что выкладывать стены из кирпича совсем не так просто, как кажется.

– Я покажу вам, как это делается. Вы научитесь за пять минут.

Во время нашего первого обеда за столом присутствовали несколько молодых членов Парламента, которые, образно говоря, выросли у Черчилля на коленях. Это были мистер Бутби, теперь он лорд Бутби, и ныне покойный Брендан Брекен, который тоже стал лордом. Оба были интересными и обаятельными собеседниками. Я сказал им, что планировал встретиться с Ганди, который был в Лондоне в то время.

– Мы слишком многое позволяли этому человеку, – сказал Брекен. – Невзирая на угрозы голодовок, мы должны посадить его в тюрьму. Если не сохраним твердость, то точно потеряем Индию.

– Это будет слишком простым решением, и вряд ли оно сработает, – заметил я. – Вы посадите в тюрьму одного Ганди, и тут же появится второй, третий и так далее. Он лишь символ того, чего хотят люди в Индии, и до тех пор, пока они не получат желаемого, Ганди будут возникать один за другим.

Черчилль повернулся ко мне с улыбкой.

– Вы бы стали хорошим членом партии лейбористов.

Обаяние Черчилля заключалось в его терпимости и уважении к чужому мнению. Он никогда не держал зла на тех, кто с ним не соглашался.

Брекен и Бутби уехали, и на следующий день я остался один в кругу семейства Черчиллей. Это был день, полный политической суматохи, лорд Бивербрук целый день звонил Черчиллю по телефону, в том числе и несколько раз во время обеда. Время шло к выборам, а страна находилась в самом разгаре экономического кризиса.

Когда мы сидели за столом, Уинстон всегда принимался рассуждать на политические темы, в то время как остальные члены семьи молчали, не вступая в разговор. Мне показалось, что они уже давно привыкли к такому поведению главы семейства.

– В кабинете министров говорят о трудностях с балансом бюджета, – сказал Черчилль, значительно посмотрев на членов своей семьи и на меня. – Они якобы достигли границ возможного и говорят, что уже все обложили налогами, а в это время вся Англия пьет чай, густой, как сироп.

Он сделал эффектную паузу.

– А что, разве можно сбалансировать бюджет путем введения дополнительного налога на чай? – спросил я.

– А почему бы и нет, – ответил Черчилль после секундной паузы, но я не услышал твердой убежденности в его словах.

Я был очарован простотой и спартанской атмосферой жизни в Чартуэлле. Спальня Уинстона служила ему и библиотекой, где книги располагались вдоль всех четырех стен. У одной из них были сложены отчеты Хансарда о парламентских заседаниях. Здесь же было много книг о Наполеоне.

– Да, – подтвердил Черчилль, – я большой поклонник талантов этого человека. Слышал, – продолжил он, – что вы хотели снять фильм о Наполеоне. Сделайте это, здесь много возможностей для комедии. Вот, например, брат Наполеона Жером приходит, когда Наполеон принимает ванну. Жером одет в великолепный, расшитый золотом мундир и пользуется моментом, чтобы смутить Наполеона – тогда тот уступит его требованиям. Но Наполеон и не думает смущаться, он делает вид, что поскользнулся, и окатывает брата водой с головы до ног, а потом выгоняет его из ванной комнаты. Униженный Жером уходит. Это ли не прекрасная сценка для комедии!

Он ответил, что только что покинул Палату общин после дебатов и ему очень не понравилась дискуссия о Германии. Я попытался ответить шуткой, но Черчилль только покачал головой.

– О, нет, это все очень серьезно, очень.

* * *

Вскоре после поездки в Чартуэлл я познакомился с Ганди. Я всегда уважал Ганди и восхищался его политической стойкостью и силой воли. Но приезд в Лондон, как мне кажется, стал его большой ошибкой. Легендарная значимость его личности растаяла в лондонских реалиях, а особая религиозность не произвела должного впечатления. В холодном английском климате в своей национальной одежде он выглядел несуразно. Здесь он стал мишенью для насмешек и злых карикатур. Иногда лучшее впечатление производится на расстоянии. Меня спросили, хочу ли я познакомиться с Ганди, и я с радостью согласился.

Мы встретились в небольшом и более чем скромном доме в бедном районе Ист-Индия на Док-роуд. Толпа заполонила улицы, а репортеры и фотожурналисты оккупировали оба этажа ветхого строения. Встреча состоялась в комнатке площадью четыре квадратных метра на втором этаже. Махатма опаздывал, а я ждал и думал, что ему скажу. Я знал о его заключении и голодовках, о его борьбе за свободу Индии и немного о его отрицательном отношении к техническому прогрессу.

На улице раздались громкие крики приветствий, когда он наконец появился и вышел из такси, поправляя множественные складки своей одежды. Это была странная сцена: чужестранец на заполненной толпой нищей улице входит в бедный дом в сопровождении возбужденных людей. Ганди поднялся на второй этаж и подошел к окну, а потом подозвал меня, и мы вместе поприветствовали собравшихся внизу людей.

Как только мы сели на диван, нас атаковали яркие вспышки фотокамер. Я сидел справа от Махатмы. И вот наступил тот непростой момент, когда я должен был сказать что-то умное на тему, в которой очень мало разбирался. Рядом со мной устроилась какая-то настырная девица, которая долго что-то мне говорила, – я не слышал ни слова, но часто кивал и все думал, что же сказать Ганди. Я знал, что начинать разговор нужно мне, – Махатма вовсе не должен был хвалить мой последний фильм, к тому же я сомневался, что он его вообще видел. Наконец, требовательный голос одной из индианок остановил словоизлияния молодой дамы.

– Мисс, будьте добры, дайте возможность мистеру Чаплину поговорить с Ганди!

В набитой людьми комнате вдруг стало тихо. На лице Ганди застыло ожидание, и я вдруг почувствовал, словно вся Индия затаила дыхание в желании услышать мои слова. Я прочистил горло.

– Конечно же, я с симпатией отношусь к стремлению Индии к свободе и ее борьбе. Но мне непонятно ваше отрицание машин и механизмов.