Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

в стакан и долго смотрела на них, представляя его лицо: широко расставленные, удивленные глаза, которые улыбались прежде, чем губы. Он не был похож ни на одного человека из тех, кого встречала она в жизни.

Но чем больше она думала о нем, тем страшнее ей становилось идти к нему. А ведь близится день, когда надо будет смотреть чеканку. Но Загидат почему-то все откладывала. Что-то удерживало ее. Но что? «Зачем я связалась с этой чеканкой!» — думала она, ругая себя и за то, что из-за чеканки ей теперь приходится ходить на ночные дежурства, а ведь это уже сказывается на ее учебе. То ли от недовольства собой, то ли от недосыпания она стала раздражительной. И подруги решили, что она тоскует по Гаирбеку, уехавшему на соревнования в Новосибирск.

А то вдруг Загидат окатывала такая беспричинная радость, что она, раскинув руки, начинала кружиться по комнате, как в детстве, а потом в изнеможении валилась на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, плакала долго и горячо.

Однажды поздно вечером, возвращаясь из института, она зашла в булочную и у прилавка столкнулась с сестрой чеканщика.

— Что же вы не приходите? — упрекнула ее Кебедова. — Шарип вас так ждал, рисунок получился очень интересный.

— Да все некогда, — смутилась Загидат. — …Вот только иду из института.

— Вы тоже в вечернем учитесь?

— Нет, я на дневном, в медицинском. А вы?

— А я в строительном, вечернем. Давайте познакомимся. Меня зовут Тахилат.

В этот раз она показалась Загидат добрее и проще, чем прежде. Они взяли по буханке белого хлеба и вышли. У перехода на другой стороне улицы стоял чеканщик.

Лицо его было суровым и холодным, взгляд устремлен куда-то в одну точку, и почему-то он показался Загидат совсем не молодым и очень одиноким.

Увидев рядом с сестрой Загидат, он на мгновение ожил, подался вперед. Но тут же его лицо снова помрачнело.

«Он сердится на меня, и он прав, — сообразила Загидат. — Думает, вот балаболка, заказала чеканку, а сама исчезла».

Ей стало так неловко, что она даже не подошла к нему, а, пообещав Тахилат завтра же прийти, поспешила завернуть за угол. Но все-таки, уходя, она еще раз украдкой взглянула на него. Он смотрел ей вслед с другой стороны улицы. И в глазах его она уловила то ли сожаление, то ли упрек.

С этим его взглядом в сердце Загидат и ушла.

На другой день Загидат с замирающим сердцем поднималась по знакомой старинной лестнице с плоскими широкими ступеньками.

Так же лестница пахла промозглой сыростью, так же веяло нежилым духом от высоких лепных потолков, давно не знавших побелки, так же стояла детская коляска у соседних дверей.

На звонок сегодня вышел сам Шарип. Он был в том же просторном синем комбинезоне. А глаза еще темнее, еще печальное, чем вчера.

«Может быть, у него беда», — огорчилась Загидат. И ей так захотелось чем-нибудь помочь ему, чтобы озарились былой радостью его глаза, чтобы разошлись потрескавшиеся губы.

— А где Тахилат? — спросила она, подходя к столу. Он ничего не ответил, словно не слышал. Молча открыл папку и протянул ей карандашный рисунок.

На листе ватмана, набросанный штрихами, словно бы небрежной, но вдохновенной рукой, летел конь несказанной красоты. Во лбу его, разбрасывая лучи, горело солнце. На копытах сверкали звезды. На коне, припав к шелковой гриве, мчалась девушка, изящная и гибкая. И стройный конь, и гибкая девушка были словно слиты в одно целое, и казалось, будто всегда и вечно лететь им вместе по Млечному Пути, сквозь облака и время… А снизу, с Земли, к ним тянулись две сильные мужские руки. Но как они ни были сильны, они не могли дотянуться до звезд на нетерпеливых копытах. И столько страдания и отчаяния выражали эти мужские руки, что слезы навернулись на глаза Загидат, скатились по щеке и расползлись на ватмане. Теперь в сердце ее звучала музыка, которую всегда вызывал в ней Гюльсары. Но не та, прежняя, звонкая, как звук пандура, а печальнее печальной, самая печальная на свете.

Шарип заметил ее слезы. Он попытался заглянуть ей в лицо, но она в смущении отвернулась. Тогда он взял ее за руку и повел во вторую комнату. Сюда Загидат вошла впервые. Это была небольшая комната с окном во всю стену. На столе, заваленном медными заготовками и эскизами, горели две электроплитки. Шарип взял резец и стал проводить им по рисунку, намеченному на пластинке. С каждым движением резца линии углублялись, а рисунок становился все выпуклее.

Так вот как делается чеканка. Показалось, что это очень легко, и Загидат нетерпеливо протянула руку, чтобы попробовать самой.

Шарип улыбнулся, отложил чеканку и, порывшись в заготовках, достал другую. Отдал Загидат резец. На этой пластинке были намечены контуры мужчины, играющего на зурне. Загидат изо всей силы зажала в кулаке ручку резца, в несколько раз обернутую бархатной лентой, и стала водить по линиям рисунка, как это делал Шарип. Но пластинка под резцом прорезалась. Загидат испуганно взглянула на Шарипа. А он рассмеялся. Да так весело, от души, что она невольно тоже заулыбалась.

Вошла Тахилат. Сначала она с недоумением посмотрела на брата. Потом перевела глаза на Загидат. И тоже улыбнулась.

— Да-а, когда смотришь, как работают ковровщицы, кажется, что ковры сами ткутся. Я тоже сначала думала, что это легко, — и Тахилат кивнула на рабочий стол брата. — Ну как вам понравился рисунок?

— Очень! — выдохнула Загидат и посмотрела на Шарипа. Но он уже успел помрачнеть. Лицо его снова стало отчужденным и каким-то яростно печальным, будто силился он совладать с внутренней болью, и не мог, и злился на себя за это.

«Все-таки у них какое-то несчастье. Может быть, семейная драма», — подумала Загидат и поспешно стала прощаться.

— Через пять дней будет готово, — пообещала Тахилат, провожая ее до дверей.

…И снова она шла через сквер, а у входа продавались фиалки. Только теперь вокруг них не толпился народ, и старухе даже приходилось зазывать покупателей: «Фиалки! Фиалки! Свежие горные фиалки!» Сейчас, в сумерках, они были почти такого же цвета, как это темнеющее небо, и пахли острее, чем тогда, днем. Загидат достала из кармана потрепанный кошелек. Хрустнула новенькая трехрублевка.

— Фиалки, горные фиалки, — надрывалась старуха.

«Была не была — куплю! — решилась Загидат, вспомнив, что на ужин у нее осталось полбутылки кефира. — Завтра сварю фасолевый суп. А послезавтра — получка».

— …Ага, — закричали девушки, когда она, счастливая, раскрасневшаяся, с букетом фиалок влетела в комнату общежития. — Знаем, знаем, кто тебе подарил цветы. Не теряй голову. Гаирбек —