Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

вечер он выехал из Махачкалы, стояла ясная солнечная погода. Такие дни редки в Дагестане зимой.

Нет, не екнуло у него сердце и тогда, когда на дороге проголосовала молодая женщина и он посадил ее в свою кабину.

Рейс был недальний: всего пять часов езды.

Вообще-то Мухтар редко «подбирал» пассажиров. Он любил ездить один. Да, один на один со своим неуклюжим, но верным БелАЗом, и предпочитал ночные рейсы. С ночным небом, то звездным, а то непроглядным. С молчаливыми громадами гор, по которым спиралью вилась крутая дорога. Это была его работа, его будни, его жизнь. За пять лет он исколесил весь Дагестан, дороги всех горных районов знал как свои пять пальцев: где крутой спуск, где пологий, где резкий поворот, где пропасть, а где родник.

Большую часть своего времени он проводил в машине, с машиной. Может быть, потому он так и берег свой БелАЗ, никому его не доверял. И в отличие от других шоферов, которые были не прочь прихватить пассажира — одни для «калыма», другие чтобы скоротать время за разговором. — испытывал легкую неприязнь к попутчикам, словно они могли нанести его БелАЗу вред.

И лишь иногда, ради старого человека, он останавливал машину. Причем денег никогда не брал и брезгливо морщился, когда пассажир пытался сунуть ему в карман смятую бумажку.

В тот вечер, увидев на дороге полную молодую женщину с поднятой рукой, он скользнул по ней равнодушным взглядом и, не сбавляя скорости, проехал мимо. Но потом почему-то затормозил. Женщина не заставила себя ждать. Она неловко вскинула ногу на высокую ступеньку и, тяжело дыша, плюхнулась рядом на сиденье.

Он молчал. Она — тоже.

Еще и до Буйнакска не доехали, как небо вдруг потемнело, словно и не было только что сияющего зимнего дня. Мухтар включил мощные фары, и они освещали дорогу далеко впереди. Но на самом тяжелом подъеме неожиданно поднялась метель. Воронками закружил снег. Белые столбы зашатались перед глазами стекла в одно мгновенье оказались залеплены снегом. Фары освещали только плотную мутную мглу.

Многое повидал Мухтар в пути за эти пять лет. Случалось, в половодье преграждала путь река. Обвал заставлял его сутками «загорать» на дороге. Но такое он видел впервые.

Не успел он высунуть нос из машины, чтобы сориентироваться в этой обстановке, как снег и ветер чуть не свалили его с ног.

— Придется здесь заночевать! — хмуро пробурчал Мухтар, влезая обратно в кабину, и добавил, взглянув на женщину: — Вы тепло одеты?

Женщина встрепенулась.

— Что вы сказали? Заночевать? Здесь? Вы с ума сошли. Поезжайте. И скорее.

— Куда? В пропасть? — усмехнулся Мухтар и закричал, переходя на «ты»: — Погляди в окно! Или ты ослепла?

Но женщина не обратила никакого внимания на его грубость.

— Надо! Надо! — проговорила она, сжимая руки и глядя на него с мольбой. Глаза ее лихорадочно горели.

«Сумасшедшая! — мелькнуло в голове Мухтара. — И угораздило же меня с ней связаться».

Открыв дверцу, он выпрыгнул из кабины и сразу же по пояс увяз в сугробе. Вокруг шевелилась жгучая тьма. Даже снег выглядел черным в этой непроглядной мгле. Ветер бил в лицо дробинками снега. Не только сделать шага, даже дышать невозможно.

«Ну и дела! — уныло подумал Мухтар. — Метель. Тьма. И сумасшедшая баба в машине».

Он предпочел бы остаться здесь, в сугробе, чем делить с ней тесную кабину. Но женщина приоткрыла дверцу и позвала его, требовательно и резко.

«Надо с ней поосторожней», — решил Мухтар и сказал как можно спокойнее и ласковее:

— Ничего страшного. В кабине тепло. Переночуем, а утром, глядишь, и метель уляжется.

Вдруг ему пришло в голову, что она боится остаться с ним на ночь в кабине. Ну, конечно, боится. Как-никак чужой мужчина. Откуда она знает, что у него на уме.

— Не бойся, — сказал он с грубоватой ласковостью. — Я тебя не трону.

Но женщину это не успокоило.

— О чем ты говоришь! — с досадой воскликнула она и, прислонившись головой к стеклу кабины, стала растирать бок.

— Вам холодно? Возьмите мою шубу.

— Мне не холодно! — как-то странно взвизгнула она. — Мне жарко. Мне плохо. Ой, какая беда! Что у тебя, камень вместо сердца или у тебя нет матери?

— Разумеется, я не вырос на дереве, как дикий плод, — пробурчал Мухтар, испытывая все большее раздражение к этой беспокойной попутчице и забыв о своем намерении быть с нею поосторожнее.

А женщина вдруг вскрикнула громко, схватила Мухтара за руку, да так сильно, словно клещами сжала.

— У тебя что-нибудь болит? — осторожно спросил он.

Но она уже отпустила его руку и как-то вся осела, утихла. Мухтару даже показалось, что она уснула. Он отвернулся от нее, подул на стекло.

— Ой, ой! — снова вскрикнула женщина. — Я умираю. Неужели ты не можешь отвезти меня в какой-нибудь аул! Неужели ты не понимаешь?.. — она посмотрела на него беспомощными, виноватыми глазами.

Словно молния ударила в дерево, расщепив его надвое. Мухтар почувствовал себя этим деревом, которому больше не жить, не зеленеть листьями, а стоять обугленным и черным.

— Ты что, сдурела! — закричал он отчаянно. — У меня здесь никто никогда не рожал. Ты понимаешь, никто. Для этого есть больница. Дети всегда рождаются в больнице. Только там. Ты что, этого не знаешь?..

Он говорил так, словно собирался вразумить, образумить ее, отговорить от поспешного и необдуманного шага.

— Ты думаешь, это от меня зависит, — тоскливо сказала женщина, и какое-то подобие улыбки промелькнуло на ее измученном лице. — Видишь, как нескладно получилось. Мой муж тракторист. Его послали в Махачкалу за новым трактором. В дороге случилась авария, и сейчас он лежит в больнице с переломом бедра. Я вчера только узнала об этом, и сразу же — к нему. А он как чувствовал, говорит: ты что, хочешь родить в дороге, сейчас же поезжай домой!.. Ох, умрет мой ребенок. Скажи, что делать, брат?

И столько мольбы и надежды было в ее отчаянном взгляде, что у Мухтара сжалось сердце.

Она назвала его братом. И это теперь обязывало его защитить ее. Теперь она была для него не случайной попутчицей, так некстати взятой им на дороге, а сестрой, которая попала в беду и которой он должен, обязан помочь.

Такой обычай издавна существовал в горах. Если даже им придется заночевать на одной бурке, никто не скажет о них худого слова, потому что все знают: горец никогда не очернит священного доверия женщины, назвавшей его «братом».

Женщина то вскрикивала, то затихала, и тогда Мухтару казалось, что она уснула. Прислушиваясь к ее тяжелому дыханию, к вою ветра за стеной кабины, ненадежно