Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– Скорее для философа или филофизика, чем для схоласта на страже мистерии, – возразил рыжебородый.

– Я сильно подозреваю, что наше путешествие как раз связано с мистериями. – ответил Кирко.

– Ты в короб заглядывал?

– Нет, слишком хитро заперт. В свиток отца Плагго посмотрел. Можно его скрутить чуть-чуть вовнутрь, не трогая печати.

– Что ж мне не сказал? Что там, брат?

– С мистагога может статься, что он нарочно неплотно его свернул, чтобы над нами поиздеваться. Там потаенное письмо – варварские руны в триадах. Хорошо хоть сам его не повез.

– А почему?

– Почему не повез, или почему хорошо? Он муж не по летам крепкий, но не только ради почести зовется пресбеусом. Холод и сырость отцу Плагго, верно, не в радость. А второе… По мне, лучше действием служить гегемонии, пусть и непонятно, как именно, чем сидеть без дела во дворце. После того, как сифонофоры ушли на запад, в иных усыпальницах, наверное, веселее, чем в одном чертоге с наместником.

– Знать бы, что с ними случилось – уже два раза могли до Килии и обратно дойти, и до сих пор ни слова. Насчет дворца ты не совсем прав, не обязательно там сидеть в чертогах и пялиться на старые диаграммы. Я больше времени проводил с этим, как его зовут, с зубами, как у белки, и с хилоургом[111]Сатерио в старой гавани. Мегалея повелела…

Кирко рассмеялся:

– Очень нужна Сатерио и Фероико твоя помощь киль закладывать и ребра досками обшивать!

– Не скажи, я им помог сделать расчет, на какой высоте нужно делать отверстия для весел. Еще мегалея хотела, чтобы новый сифонофор имел паровой ход. Мне не очень понятно, зачем нам варварские изобретения, но мегалея повелела…

– Мегалея то, мегалея сё, а ты хотел быть к ней поближе, потому и из Лимен Мойридио не радел уезжать?

Йеро покраснел и возмутился:

– Да, я хочу во всем помочь мегалее. Она одна пытается вернуть наше былое величие. Первый новый сифонофор за пятьдесят лет!

– Одна беда, нам их нужно двадцать.

Дорога пошла на подъем, арнотавры призамедлились. Кирко щелкнул кнутом над их головами. Схоласт принялся было жевать ус, потом спохватился, плюнул, и продолжил:

– Я порой начинаю сомневаться, правильно ли мы вообще подходим к гнозису. Гнозис подобен рассыпному золоту. Мистики чахнут над ним, перепрятывают, за века просыпая и теряя крупинку за крупинкой, а может, стоило бы вместо того пустить золото в оборот и собрать прибыль? Вот и сейчас – мы куда-то едем, мистагог сидит во дворце, чтоб мистерия не пропала. А если, Четырнадцать не попусти, и с нами, и с ним что-то случится? Кто передаст тайны гранатового дракона новому гегемону?

Тень недовольства пробежала по лицу Йеро:

– Но делиться таинствами направо и налево немыслимо! Что будет, попади они в руки варваров? Любовь к путешествиям их недавно уже приводила на тридцати кораблях к Лимен Мойридио…

– Как бы снова не привела, и теперь с пометом гранатового дракона, до которого они и без нашей помощи додумались.

– Ты уверен, что это то же самое?

– Прочитай в тайной главе «Тактики» Осфо Мудрого, как он обрушил из подкопа угловую башню Хермонассы. Может статься, любопытство и поиск новизны – этнические черты, что присущи народам, у которых еще все впереди? Получается, что наш народ их утратил… Хотя я лично знаю одного схоласта, кто все незнакомые древности по дороге сверху донизу на четвереньках облазил, – заметил Кирко, глядя на собеседника.

– Древности, – возразил Йеро. – И наше величие, и путь к его возрождению и возвращению Хризоэона – в изучении прошлого.

– А был ли вообще золотой век? – усомнился его собеседник и снова щелкнул кнутом, на этот раз едва не задев одну из мохнатых спин впереди тетракикла. – Вернее, если и был, казался ли он таким золотым тем, кто в нем жил?

– Это глубоко, – согласился рыжебородый. – Можно бы даже записать.

Арнотавры перешли на шаг и, несмотря на недавний недвусмысленный намек возницы, явно не собирались торопиться.

– Упрямые твари, кони были бы куда лучше, – Йеро вернулся к ранее затронутой теме. – Про лосей и все прочее… Кое в чем ты неправ. Варвары ездят на всех этих причудливых и отвратительных животных далеко на севере. Если мерять путь в дневных переходах от одного перекладного стойла к другому, до столицы восточных дикарей отсюда где-то шестьдесят таких переходов, на самом деле, и за три луны можно не доехать – переправы через реки, объезд ледника. По прямой на север, если считать в долихосах, выйдет никак не меньше четырехсот, а это почти одна шестнадцатая земного круга. Смотри, здесь и снега-то почти нет, на южных склонах трава зеленеет, цветы распускаются.

– Может, и так, но коней надо запрягать, распрягать, чистить, поить, кормить… А арнотавры как козы – расхомутал, и все – сами о себе позаботятся.

– И задурят – не сдвинешь. Что за беда?

Ведущая пара арнотавров окончательно встала чуть ниже верховины, за которой должен был показаться постоялый двор, место назначенной встречи. Кирко выпрыгнул из кузова, прошел вперед, и потянул ведущего самца, широкоплечего, с двойным изгибом роскошных рогов, за бороду. Арнотавр уперся всеми четырьмя ногами, тряхнул головой, оставив в руке у схоласта несколько длинных жестких волос, и оделил Кирко крайне неблагожелательным взглядом исподлобья.

– Может, действительно недоброе чуют? – предположил Йеро. – Надо бы посмотреть. Хоть с дороги эти мохнатые исчадия быков и овец сойдут?

Подвести шестерку приземистых тягловых животных к обочине у склона холма, обращенного на юго-восток, оказалось несколько легче, чем тащить их вперед. Пять арнотавров тут же принялись рвать траву и рыть землю копытами в поисках сьедобных корешков, но вожак по-прежнему настороженно нюхал воздух. Гляда на него, Йеро извлек из кузова пару наборных луков со стрелами в горитах[112], сделанных по варварскому образцу из дерева и кожи. Спустившись на землю, схоласт протянул один из них товарищу. Каждый натянул тетиву и перекинул лямку горита через плечо. Довооружившись в дополнение к висевшим у бедра каждого мечам-парамерионам, посланники багряной гегемонии пошли по склону вдоль дороги, по возможности прячась за кое-где торчавшими из земли выступами известкового рыхляка.

На другой стороне склона ждала если не явная беда, то по крайней мере что-то подозрительное. Посреди мощеного пути остановился небольшой невольничий поезд. Впереди были четыре запряженных парами ослов крытых повозки. За последней из них к длинной цепи было приковано с полтора десятка невольниц и невольников, предположительно молодых женщин и мальчиков, сильно поистасканных долгим путем. Одна из женщин ближе к концу невольничьего гурта упала и, несмотря на помощь товарок по несчастью, не могла подняться. Рядом с ней о чем-то ругались два всадника, один с кнутом, с редеющими длинными волосами, не прикрытыми шлемом, и в обычных для северо-восточного берега Пурпурного моря кожаных доспехах с нашитыми железными бляхами, другой в иноземной черненой чешуе и шлеме с полузабралом, защищавшим нос и глаза. Лошадки обоих споривших выглядели довольно непритязательно, караковая и рудая. За седлом каракового жеребчика поверх пары перекидных сум зачем-то была приторочена деревянная клетка с голубями. Разговор двоих был весьма громким и происходил на неблагозвучном языке варваров северо-запада, несколько отличавшемся от дикого северо-восточного наречия, и звучавшем архинедружелюбно.