Алые сердца. По тонкому льду - Тун Хуа

С тех пор, как мне стало известно от Ван Си о судьбе Ли-анда и Чжан Цяньина, я целыми днями не покидала стен своей комнаты, читая книги, упражняясь в каллиграфии и всеми силами стараясь забыть о внешнем мире. Переписывая теперь лишь те строки, что писал мне Иньчжэнь, и копируя его почерк, уже добилась почти полного сходства. Порой во время занятий каллиграфией вспоминала стихотворение, что переписал для меня Иньчжэнь: «Я часто дохожу до той стремнины, где в вышине рождается река. Присяду и смотрю, как из долины волнистые восходят облака…», и мне казалось, что это было так давно, словно в другой жизни.

В войне на северо-западе наступил переломный момент. Часто в павильоне Янсиньдянь и ночью горели свечи, ярко освещая залы, все мысли Иньчжэня были заняты лишь этой далекой войной. На восьмой день второго месяца Нянь Гэнъяо отдал приказ всем полководцам двигаться прямо к логову мятежников и брать его штурмом. Атакованные столь внезапно и яростно, войска мятежников тут же пали духом и разбежались, неспособные больше сражаться. Так цинская армия одержала полную победу.

Когда вести о победе дошли до дворца, Иньчжэнь был так счастлив, что в исключительном порядке даровал Нянь Гэнъяо титул гуна первого ранга. Помимо этого его также удостоили титула цзы, который впоследствии должен был перейти по наследству к сыну Нянь Гэнъяо, Нянь Биню. Даже отцу Нянь Гэнъяо, Нянь Сялину, даровали титул гуна, а также наставника двора. Род Нянь купался в благосклонности императора и сиял, будто солнце в зените.

За столом Иньчжэнь не мог сдержаться и не начать снова обсуждать ту победоносную битву. Я лишь усмехалась про себя: он сосредоточил почти все силы империи Цин на границе, чтобы победить в этой войне, да и четырнадцатый господин уже давно смог заставить всех на северо-западе уважать цинскую армию, тогда как восстание Лобсанга Тэнцзина было очень плохо подготовлено. Мятеж подняли впопыхах, а Нянь Гэнъяо прекрасно знал, что делать с этим маленьким расхрабрившимся клочком земли, осмелившимся посягать на авторитет Великой Цин, что распространялся на многие тысячи ли. Разумеется, он был обречен на победу.

Тринадцатый господин заметил, что мои губы складываются в едва заметную насмешливую улыбку, и, глядя на меня, покачал головой, на что я нахмурилась и тут же улыбнулась еще шире. Глядя на наши с тринадцатым лица, Иньчжэнь с горьким смешком покачал головой и замолк, прекратив обсуждать уже оставшуюся в прошлом войну.

Однажды, когда я сидела у себя, занимаясь каллиграфией, в комнату вбежала Чэнхуань и без промедления бросилась ко мне. Кисть в моей руке несколько раз мотнулась из стороны в сторону, запачкав белоснежную бумагу. Отстранив девочку, я со смешком поинтересовалась:

– Что у тебя за срочное дело такое?

– Тетушка, они там варят человека! – выпучив глаза, сказала Чэнхуань.

– Чего человека? – рассеянно отозвалась я.

Чэнхуань истово закивала:

– Точно-точно! Они не хотели мне говорить, но я украдкой подслушала, что царственный дядюшка сам приказал евнухам, придворным дамам и служанкам всех дворцов прийти и смотреть. Тетя, как же можно варить человека? Неужели как тогда на императорской кухне, куда ты отвела меня поглядеть на приготовление паровых булочек баоцзы?

Я резко вскочила со стула и испуганно воскликнула:

– Что ты сказала? Варить человека?

От этих двух слов к горлу подступила тошнота.

– Да, говорю же: человека варят! – подтвердила Чэнхуань.

– Что еще ты слышала? Кого варят?

– Я услышала только это, – ответила девочка, покачав головой.

Я вспомнила о Ван Си, и мое сердце затрепетало от ужаса. Я тут же бросилась на улицу, и Чэнхуань выбежала следом за мной.

– Нет, ты никуда не пойдешь, – поспешно удержала ее я, – оставайся здесь и жди меня.

Чэнхуань взглянула на мое суровое лицо и без разговоров замерла на месте, надув губы.

Я широкими шагами мчалась прочь. Евнухи и придворные дамы, что всегда прислуживали в павильоне Янсиньдянь, сейчас отсутствовали, и кругом видны были лишь неподвижно застывшие стражники. Невесть откуда взявшийся Гао Уюн подскочил ко мне и, преградив дорогу, поинтересовался:

– Куда направляется барышня?

Страх еще сильнее сжал мое сердце, и я, обогнув его, продолжила было мчаться вперед, однако евнух торопливо схватил меня за рукав:

– Ваш покорный слуга видел, как к вам пришла Чэнхуань-гэгэ. Почему барышня не осталась с ней?

Разъярившись, я сбросила его руку и прокричала:

– Сукин ты сын, даже меня осмеливаешься хватать! У тебя вообще есть голова на плечах?

Гао Уюн тут же бухнулся на колени и прижался лбом к земле, чем я сразу же и воспользовалась. Евнух же вскочил и бросился за мной вдогонку, уже не смея дотрагиваться до меня, и только без перерыва жалобно молил остановиться.

Сердце колотилось так, словно намеревалось выпрыгнуть из груди. Чувствуя, как душу наполняют боль и гнев, я что есть мочи неслась к уголовному отделу.

Я не успела даже добежать до дверей, а в нос уже ударил тошнотворный сладковатый запах, висевший в воздухе. Впереди толпились уважаемые евнухи и придворные дамы со всего Запретного города, а вместе с ними и младшие евнухи со слугами и служанками. Все они выглядели едва живыми от ужаса: кого-то била крупная дрожь, кто-то без сил сидел на земле, а некоторые стояли согнувшись, и их рвало.

В центре я увидела огромный чан, что стоял на подпорках на огне, и мне показалось, что в то мгновение мои внутренности принялись ходить ходуном. Не в силах больше сдерживаться, я опустилась на корточки, и у меня началась безумная, неостановимая рвота. Меня тошнило до тех пор, пока в желудке не воцарилась сосущая пустота и рвать стало попросту нечем. Тогда я, собрав последние силы, встала, вытерла лицо и отвернулась, не смея глядеть на чан и вместо этого блуждая взглядом по толпе. Внезапно я увидела в ней силуэт Ван Си. Обессилев, он валялся на земле и плакал навзрыд. Сердце, что до этого прыгало у меня в глотке, наконец успокоилось и опустилось на положенное ему место.

Не осмеливаясь больше вертеть головой, я развернулась, чтобы уйти, но ноги подогнулись, и если бы Гао Уюн, что все это время с мертвенно-бледным лицом стоял рядом, не поддержал меня, то я бы упала. Я вновь выпрямилась, держась за его предплечье, и он умоляюще протянул:

– Барышня, обопритесь на руку вашего покорного слуги и пойдемте назад!

Я хотела идти сама, но голова кружилась так, что ноги заплетались и не желали слушаться. Оставалось лишь опереться на руку Гао Уюна.

– Кто там? – спросила я, стараясь унять дрожь в голосе.

Гао Уюн молчал. В одно мгновение страх, горе и гнев, обуревавшие мою душу, усилились стократно. Не контролируя себя, я заорала: