Алые сердца. По тонкому льду - Тун Хуа

– Говори! Я уже все видела. Хочешь, чтобы я сходила и сама спросила, кто там, в чане?

Гао Уюн задрожал всем телом.

– Барышня, прошу вас, пощадите вашего покорного слугу. Если Его Величество узнает, от меня даже не останется чего-нибудь, что можно будет похоронить.

В мою душу закралось подозрение. Отпустив руку слуги, я, шатаясь, побрела в обратную сторону.

Гао Уюн бегом обогнал меня и упал передо мной на колени, плача:

– Барышня, вернитесь!

Я, не обращая внимания, обошла его и продолжила идти. Тогда евнух на коленях пополз за мной и снова преградил мне дорогу, прижавшись лбом к земле.

– Это Юйтань, – прорыдал он.

Мне почудилось, будто по голове стукнули кувалдой. Сердце пронзила колющая боль. Глядя на стоящий вдалеке чан, я заорала так, словно в меня вселился демон:

– Кто?!

– Юйтань, – повторил Гао Уюн, не поднимая головы.

Душа ныла от боли, сердце сжималось, и мне казалось, что мой рассудок проваливается в бесконечную черную тьму.

Когда сознание пусть не полностью, но вернулось ко мне, я ощутила, как кто-то ласково поглаживает меня по щеке. Так нежно, что мне смутно показалось, будто я все еще ребенок, в котором родители души не чают, а потому ему можно делать все что захочется.

– Мама, мамочка… – невольно пробормотала я.

Чувствуя безграничное счастье, я распахнула глаза, однако увидела перед собой лицо Иньчжэня, на котором боролись радость и беспокойство. Я замерла, мгновенно вспомнив, что нахожусь в прошлом, в нескольких сотнях лет от настоящего.

– Что такое? – спросила я.

Как только произнесла это, в голове мелькнули картины сцены, свидетельницей которой я была, прежде чем упасть в обморок. К горлу мгновенно подступила тошнота. Мой желудок, впрочем, был пуст, поэтому я просто лежала на постели, испытывая рвотные позывы.

Приобняв меня, Иньчжэнь принялся легонько похлопывать мою спину. Я попыталась оттолкнуть его, но в моем теле не осталось ни капли сил. Обмякнув, со слезами в голосе я крикнула:

– Уходи! Не желаю больше видеть тебя!

Лицо Иньчжэня сделалось холодным, но на нем проступили также следы глубокой печали. Протянув пальцы, он схватил меня за плечо той руки, которой я все еще пыталась оттолкнуть его.

– Зачем? – плакала я. – Зачем ты это сделал?

Иньчжэнь с силой привлек меня к себе и заключил в объятия.

– Жоси, у нас будет ребенок.

Рыдания застряли в горле. Я подняла на Иньчжэня глаза, и тот кивнул.

– Лекарь слушал твой пульс и сказал, что уже месяц.

С этими словами он запечатлел на моей щеке едва ощутимый поцелуй.

– У нас будет ребенок, – мягко повторил он.

Я не испытывала никакой радости. В моей душе любовь к Иньчжэню так тесно сплелась с ненавистью к нему же, что я уставилась на него, не в силах пошевелиться. Иньчжэнь протянул руку и прикрыл мои глаза ладонью, прося:

– Жоси, не смотри на меня так. Разве ты не рада? Мы так долго этого ждали.

Боль в моем сердце стала такой невыносимой, что я согнулась и, сотрясаясь от рыданий, закричала:

– Иньчжэнь, я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Ненавижу!

На мгновение он будто окаменел. Затем легонько похлопал меня по спине и произнес:

– Я знаю! Жоси, я сделал это не без причины. Сперва отдохни и выздоровей, а потом я все тебе объясню.

– Она была мне младшей сестрой! – ревела я. – Сестрой!

Иньчжэнь прикрыл мне рот ладонью:

– Жоси, ты относилась к ней как к сестре, но она никогда не считала тебя таковой. А ведь я давал ей шанс.

Я в исступлении ударила его по руке. Это стоило мне большого напряжения, в глазах потемнело, и мое тело осело на подушки. Иньчжэнь поспешно подхватил меня, придерживая, пока я, тяжело дыша, обессилевшими руками толкала его.

– Если ты не хочешь меня видеть, я уйду, – сказал он. – Но так или иначе, ты должна хорошо заботиться о себе и о ребенке.

Позвав Мэйсян и Цзюйюнь прислуживать мне, он поднялся с постели, бросил на меня, неподвижно лежащую с закрытыми глазами, пристальный взгляд и тихо удалился, то и дело оборачиваясь.

Лежа в забытьи, я видела много снов. Они дробились и перемешивались между собой: словно все эти годы снова пролетели, уместившись в одно мгновение, которое, однако, было весьма долгим и мучительным.

Весной Юйтань сидела на кане, вышивая для меня платок, пока я рядом с ней листала книгу. Изредка в комнате раздавался звонкий смех, эхо которого быстро таяло в тоске и холоде Запретного города.

Когда я болела, именно ты заботилась обо мне, обтирая меня платком, поднося лекарства. В тот раз, когда мне было так плохо, что не осталось воли к жизни, ты всю ночь провела у моей постели, напевая, и своей песней помогла мне очнуться.

Когда я попала в прачечные и была вынуждена заниматься самым презренным трудом, ты не бросила меня и продолжала всеми силами оберегать. Наши сестринские чувства, которым вот-вот должно было стукнуть двадцать лет, были постоянным источником тепла в этом холодном дворце.

Я думала, что с помощью его любви ко мне смогу защитить тебя, сделать так, чтобы никто в Запретном городе не сумел навредить тебе, но я не ожидала, что он способен так с тобой поступить.

Юйтань, с твоим уходом из Запретного города исчезли последние частички тепла.

Разбудив меня, Мэйсян сложила платок и принялась протирать мне лицо. Оказывается, я плакала во сне.

Только-только рассвело. Я велела Мэйсян сходить к Ван Си и привести его ко мне. Поколебавшись, девушка все же сказала «Слушаюсь!», опустила голову и вышла.

Вскоре в комнату, ступая неверными шагами, вошел Ван Си. Он был очень бледен, глаза глубоко запали, и вокруг образовались черные тени. Ван Си наблюдал произошедшее от начала до конца, и это, очевидно, глубоко шокировало его. Лица у Мэйсян и Цзюйюнь тоже выглядели опухшими от слез, но к Юйтань они никаких чувств не испытывали: просто испугались самой казни.

Мэйсян продолжала стоять рядом.

– Ступай! – велела я.

Девушка помедлила, но вышла из комнаты. Я пригласила Ван Си присесть, но тот почтительно остался стоять у постели, показав пальцем на дверь.