Заговор - Александр Мокроусов

О Хара, я подумаю об этом позже. Телефона нигде не было. Отложу и эту задачу на потом. В приоритете — таблетки с антидотом.

Отыскать кабинет оказалось не сложно. На первом, рабочем этаже, было всего четыре комнаты: кухня, небольшая столовая, нечто среднее между гостиной и маленьким кинозалом с удобным диваном и проектором под потолком и, наконец, кабинет.

Вероятно, масштабные научные опыты профессор проводил где-то вне дома. В кабинете, помимо большого двух тумбового письменного стола светлого дерева, стояли лишь пара лабораторных столов метра по два в длину, один из них со встроенной раковиной. Оба стола были заставлены какими-то колбами на штативах, дистилляторами, весами, склянками и спиртовками. По стенам развешаны сушильные и дезинфекционные шкафы, полки с посудой самых невероятных форм, стопками блокнотов и разнообразных коробочек.

В углу стоял огромный сейф с цифровым замком. А вот это совсем плохо. Если мои таблетки в нем — покинуть эту гостеприимную дачу я не смогу. По логике, хранить аптечку в сейфе станет только очень альтернативно мыслящий человек. Таблетки могут понадобиться в любой момент, и запирать их на замок в своем собственном кабинете доктор не стал бы.

Я подошел к рабочему столу, отодвинул кресло и уселся. Две тумбы по три выдвижных ящика каждая. Замочная скважина на верхнем левом ящике. Оставим его на последок, займусь сначала правой тумбой. Все таки я надеюсь, что я — максимально «горячая» работа профессора на сегодня, поэтому все, что касается меня он должен хранить справа, там, куда ему, как правше удобнее добраться.

Верхний ящик плавно выехал, прошуршав резиновыми колесиками по алюминиевым направляющим. Бумаги, просто свалка бумаг, от компьютерных распечаток А4 до вырванных из маленьких карманных блокнотов листочков. Странно, я не ожидал такого беспорядка от Виктора Ивановича.

Во втором ящике валялись ручки, инженерный калькулятор, несколько цветных карандашей, маркеров, линеек. Несколько баночек и вскрытых блистеров с таблетками. И небольшая картонная коробочка с рисунком шприца и чуть надорванным верхним клапаном. «Med Air 100 * 2 мл». Бинго! Мне захотелось радостно вскрикнуть. Приподняв крышечку я увидел три набора по шесть блистеров, стянутых резинками. Я развязал каждый набор и проверил, что это те самые таблетки трех цветов, от которых зависит моя жизнь. Распределил по шесть блистеров на каждой ноге, надежно заправив их в высокий носки. Один блистер демонстративно оставил на столе, остальные пять снова стянул резинкой и положил в карман. Еще раз осмотрел весь кабинет в поисках мобильного телефона, но так и не нашел его. Подняться в спальню? Какова вероятность, что телефон там, а не где-то еще? И даже если я найду телефон, каковы шансы, что он не защищен цифровым или графическим паролем? Один процент из ста, что на телефоне вообще нет пароля и пятьдесят процентов из оставшихся девяносто девяти на то, что разблокировать телефон удастся по отпечатку. А что, собственно, мне даст звонок Дзантиеву? Организовать силовое освобождение меня из титовской деревни займет не меньше суток. Мой начбез должен понимать, что при данных стечениях обстоятельств, Титову выгоднее меня убить, чем отпустить. Поэтому наскоком захватить казачью деревню нельзя, нужно тщательно подготовить операцию, собрать людей. Надеяться на то, что Руслан начал готовить силовое освобождение после моей СМС из тюрьмы тоже не стоит. Я четко указал, что имея поводок я не могу покинуть титовский дом. Предположить, что я добуду полный комплект таблеток Руслан не мог. По всему получается, что звонок моему безопаснику был бы полезен, но критического значения он не имеет. Выбираться нужно самому.

Все это я обдумал за те несколько секунд, пока шел от кабинета к телу профессора. Склонившись над ним я вернул в левый внутренний карман визитницу, так и лежавшую у него на груди. В правый карман пиджака я положил стяжку из пяти блистеров. Мысленно попросив у доктора прощения, каковы бы ни были причины, но я его убил, и это навсегда останется на моей совести, я пошел ко входу в тоннель.

Обратный путь через тоннель занял ровно те же полторы минуты, что и путь туда. И все это время я напряженно думал. Я уже говорил, что у меня нет гена сомнения. У поваров есть такое правило — никогда не лови то, что падает. Поймать падающий предмет — схоже с попыткой исправить ситуацию. Попытка исправить — результат сомнения. Я видел много поваров с изуродованными шрамами руками, кто в начале карьеры пытался поймать падающие ножи или подставлял руки под летящее горячее масло. У профессионального повара обратный инстинкт. Он отдернет руку от летящего предмета. Не все, что я делаю, я делаю правильно. Но страдать сомнениями, ловить падающий нож, я не буду. Решение принято, дело сделано, точка. Так было. А сейчас я сомневался. «Не убий» записано в ДНК любого человека. Это то, что делает хищников людьми. Можно только надеяться, что перед человеком никогда не встанет выбор: убить или нет. Причины важны, но по гамбургскому счету, в итоге будет лишь: стал ты убийцей или нет. Я не знал, и даже никогда не думал, как я поступлю в момент подобного выбора, смогу ли убить человека. Даже когда я клялся сам себе над телом, как я тогда думал, убитого Сергея Давыдова. Я не был уверен, что смогу убить человека. Пусть плохого, пусть того, кто угрожает мне и другим людям. Но человека. Потом, примерно в конце первой тоннельной минуты, пройдя около пятидесяти метров, я понял, что я рад, что я смог. Совесть — это осознание и принятие моральной ответственности за свое поведение, за все свои поступки, сделанные или только планируемые. Ключевое слово тут — ответственность. Мне вспомнился университетский курс толи философии, толи экономики, толи политологии, уже и не вспомню ни предмет, ни преподавателя, но содержание пришло на ум. Лекции по Максу Веберу. Ответственность — это не убежденность. Этика убеждения — абсолютна, это любая религия, тут не требуются доказательства. А этика ответственности имеет ориентацию на объективные результаты. Это скорее про политику или экономику. Я никогда не был адептом этики убеждения. Поэтому, убив профессора, я не стал переживать о моральной стороне для меня лично, а просчитал последствия и свою ответственность перед людьми. Повторюсь, то, что я решил таким образом и некоторую часть своих задач — отлично, но не это главное. Аристотель говорил, что совесть — это суд доброго человека. За полторы минуты в тоннеле я прошел суд и оправдал себя.

Выйдя в доме Титова я замер и прислушался. После красного света