Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Мистер Плорниш, не столь многословный отприроды, воспользовался случаем заметить, что мистер Кленнэм, верно, не прочьбы остаться один. «Ты уж мне поверь, старушка, — сказал он с важностью, — я-тознаю, как оно бывает». Последнее замечание он повторил несколько раз, словно внем был заключен какой-то глубокий нравоучительный смысл, и, наконец, достойнаячета рука об руку удалилась.

Крошка Доррит, Крошка Доррит. О чем бы нидумалось, что бы ни вспоминалось. Всюду она, Крошка Доррит!

К счастью, если даже поверить в услышанное, тосейчас это уже давно миновало, и слава богу. Допустим, она любила его, и он быоб этом знал и решился бы ответить на ее любовь — куда же привел бы ее тотпуть, на который он мог увлечь ее с собою? Назад, в эту мрачную тюрьму!Радоваться нужно, что она избегла подобной участи; что она вышла или вскоревыходит замуж (неясные слухи о каких-то планах ее отца на этот счет дошли доПодворья Кровоточащего Сердца вместе с известием о замужестве старшей сестры) ичто неосуществившиеся возможности прошлого остались по эту сторону тюремныхстен.

Милая Крошка Доррит!

Оглядываясь назад, он видел одну точку, вкоторой сходились все линии его невеселой жизни, и этой точкой была она. Ееневинный образ господствовал над всею перспективой. Он проехал тысячи миль,чтобы достигнуть этой точки; с ее приближением улеглись его былые тревожныесомнения и надежды; в ней сосредоточились все интересы его жизни, к нейтянулось все, что в этой жизни было светлого и радостного, и за нею неоставалось ничего, кроме пустоты и мрака.

Томимый своими мыслями, он провел бессоннуюночь, такую же беспокойную, как в тот раз, когда впервые заночевал в этихунылых стенах. А Юный Джон в это время спал мирным сном, предварительно сочиниви начертав (мысленно) на своей подушке следующую надгробную надпись:

Прохожий! Остановись у могилы

ДЖОНА ЧИВЕРИ-МЛАДШЕГО,

скончавшегося в преклонном возрасте, называтькоторый нет надобности.

Он встретил соперника, впавшего в несчастье, ибыл готов вступить с ним в рукопашный поединок, но ради той, которую любил,преодолел свою сердечную обиду и выказал истинное великодушие.

Время шло, но мир, лежавший за стенамиМаршалси, по-прежнему оставался враждебным Кленнэму, а в мире, замкнутом внутриэтих стен, он себе друзей не завел. Слишком подавленный всем случившимся, чтобывместе с другими слоняться по двору, заглушая свои горести праздной болтовней,слишком углубленный в себя и свои страдания, чтобы принимать участие в убогихразвлечениях Клуба, он по целым дням сидел один у себя в комнате, чем заслужилвсеобщую неприязнь. Одни называли его гордецом; другие сочли нелюдимым искучным; третьи презрительно клеймили его за малодушие, за то, что он позволилсебе пасть духом из-за долгов. Словом, у каждого нашелся повод осудить его,причем последнее обвинение было наиболее серьезным, так как подразумевалосвоего рода внутреннюю измену. Такое отношение окружающих еще усилило его тягук одиночеству; дошло до того, что он даже на прогулку стал выходить, толькокогда все отправлялись в Клуб скоротать вечер песнями, выпивкой и душевнойбеседой и по двору бродили только женщины и дети.

Тюремная жизнь не замедлила сказаться наКленнэме. Он чувствовал, что его затягивает хандра и безделье. Вспоминая тотпример растлевающего действия тюремной атмосферы, который ему пришлосьнаблюдать в этой самой комнате, он стал бояться самого себя. Сторонясь другихлюдей, избегая заглядывать в собственную душу, он заметно переменился. Теньтюремной стены уже лежала на всем его существе.

Однажды, на третий или четвертый месяц своегозаключения, он сидел и читал, понапрасну стараясь оградить от этой зловещейтени вымышленных сочинителем людей, — как вдруг чьи-то шаги послышались налестнице и чья-то рука постучала к нему в дверь. Он встал отворить и услышалчей-то приятный голос, говоривший: «Здравствуйте, мистер Кленнэм. Надеюсь, явам не помешал?»

Это был жизнерадостный молодой Полип Фердинанд.Веселый, добродушный, он казался воплощением свободы и бодрости на фоне хмурогоубожества тюрьмы.

— Вы не ожидали меня увидеть, мистер Кленнэм?— спросил он, садясь в предложенное ему кресло.

— Да, признаюсь, это для меня неожиданность.

— Но не слишком неприятная?

— Что вы, напротив.

— Благодарю за любезность, — сказалпривлекательный молодой Полип. — Я был чрезвычайно огорчен, узнав, что вампришлось временно удалиться от света. Надеюсь, кстати (только это сугубоконфиденциально), мы тут ни при чем?

— Вы хотите сказать — ваше министерство?

— Ну да, Министерство Волокиты.

— У меня нет оснований приписывать своиневзгоды этому замечательному учреждению.

— Честное слово, — воскликнул бойкий молодойПолип, — я весьма рад это слышать. Ваши слова сняли у меня тяжесть с души. Мнебыло бы в высшей степени неприятно, если бы мы оказались причастны к вашимзатруднениям.

Кленнэм снова заверил его, что в данном случаене имеет никаких претензий к Министерству Волокиты.

— Тем лучше, — сказал Фердинанд. — Вы меняочень утешили. А то, между нами говоря, я опасался, что это именно мы упекливас за решетку. К сожалению, нам иногда приходится прибегать к таким мерам. Мысовсем к этому не стремимся — но если люди сами напрашиваются, что ж тутподелаешь?

— Не могу сказать, что я полностью разделяюваш взгляд, — сумрачно заметил Артур, — но, во всяком случае, весьмапризнателен вам за участие.

— Нет, в самом деле! — продолжал общительныймолодой Полип. — Мы же, в сущности говоря, безобиднейшее заведение на свете. Выскажете, что мы занимаемся шарлатанством. Не спорю. Но шарлатанство тоже нужно,согласитесь, что без него не обойдешься.

— Не соглашусь, — отвечал Кленнэм.

— Это оттого, что у вас неверная точка зрения.Все зависит от того, с какой точки зрения смотреть. Взгляните на нас с точкизрения наших интересов, которые заключаются в том, чтобы нам не докучали, — ивы сразу увидите, что лучшего учреждения не найти.

— Что же, вы на то и существуете, чтобы вам недокучали?