Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

Стоя в середине зала, Цезарь тоже кивнул. Затем поднял правую руку и пригладил свои длинные волосы. Ему нравилось ощущать их прикосновение к коже, хотя он понимал, что теряет их с угрожающей скоростью. Это его беспокоило. Склонность к преждевременному облысению пугала, но сейчас он был занят другими вещами, другими делами. Он оставил волосы в покое и продолжил:

– Нет, я не буду краток, но и не буду излишне пространен. Я стану держаться золотой середины, но все-таки перечислю все, что здесь произошло: ни защита, ни обвиняемый не допускают, что Долабелла присвоил деньги от налогов, собранных на починку Эгнатиевой дороги, при этом даже сам обвиняемый признает, что ее проезжая часть в плохом состоянии. В свое оправдание он заявил, что, когда прибыл в Фессалонику, дорога была еще хуже. Клянусь всеми богами: за два года управления провинцией можно не только починить дорогу, но и проложить новую! Если бы все наместники, преторы, консулы и проконсулы управляли настолько же умело, как Долабелла, Рим был бы отрезан от остального мира, не осталось бы ни единой дороги, позволяющей куда-нибудь добраться. Власть наместника такова, что он может соорудить две дороги, ведущие из Диррахия в Византий, одну для проезда туда, другую – для проезда обратно.

В базилике снова раздался смех.

Довольно продолжительный.

Преконам пришлось приложить все усилия, чтобы восстановить тишину.

Цезарь воспользовался паузой, подошел к столу обвинителя и сделал то, чего хотел давно: припал к воде. Он пил медленно. В горле пересохло от множества сказанных слов, а кроме того, сказывалось огромное напряжение.

Он вернулся в середину зала.

Все взгляды были обращены на него.

– Защита не только отрицает присвоение обвиняемым государственных средств, но также недооценивает моих свидетелей и мои доводы. «Они ожидали от меня большего». Так мне и сказали. Они высокомерно пренебрегли даже словами опозоренной молодой женщины, сказанными здесь, перед всеми. Они издевались над ней, обвиняли во лжи, причем защита ссылалась лишь на то, что свидетель – женщина. Дабы подкрепить свои доводы, защитник Гортензий привел примеры из мифов, случаи, когда женщины отрицательно влияли на ход истории. Подборка, если хотите, явно предвзятая. Ведь точно так же мы могли бы упомянуть другие случаи, когда женщина вела себя иначе и вовсе не была виновна в бедах, преследующих нас поныне. Более того, вспоминая богов и события прошлых лет, мы приходим к выводу, что женщине можно доверять так же, как и мужчине, если не больше.

– Это надлежит доказать, – перебил его Гортензий; он встал и развел руками, издав деланый смех, который, однако, подхватили лишь несколько человек, сочувствовавших оптиматам и разделявших их взгляды.

Цезарь вышел вперед, принимая брошенный ему вызов:

– Напоминаю защитнику, что клепсидры отсчитывают мое, а не его время. Как бы то ни было, давайте поговорим о порядочности – или непорядочности – женщины и начнем с того, что бог обмана Долос – не женщина, а мужчина. Женщину часто упрекают в непостоянстве и ветрености, однако в самой «Одиссее» говорится, что Пенелопа оставалась верна своему мужу Улиссу, пока его не было на Итаке: она подвергалась суровому испытанию на верность и преданность, которое, мне кажется, выдержали бы лишь немногие мужчины.

Цезарь прервался и пристально посмотрел в глаза Помпею.

Весь Рим знал, что председатель связал себя узами брака с Антистией, своей первой женой, чтобы руководить по своему усмотрению судом во главе с его тестем, а затем бросил жену по приказу Суллы. Помпей уж точно не был примером верности. Он был верен только своим амбициям.

Помпей ничего не сказал, однако отметил про себя, что Цезарь предпринял очередной натиск, делая все возможное, чтобы выставить в неприглядном виде обвиняемого, а заодно и председателя. По-видимому, приговор его больше не волновал.

Намекнув на непостоянство Помпея, Цезарь продолжил:

– Пенелопа оставалась верна. До самого конца. Но это еще не все. Мы помним, что Рим основали потомки Энея и что Эней произошел не от бога, а от богини – самой Венеры. Рим божественен: в его жилах струится кровь богини. Но есть и другое божество, к которому мы относимся по-особому, – прямо здесь, всего в нескольких шагах от базилики, мы воздвигли круглый храм во имя богини Весты. В храме этого женского божества хранится самое священное, что было в нашей истории, – огонь Весты: покуда горит его пламя, Рим незыблем. Давайте спросим себя: кому мы поручили защиту священного пламени, от которого столько зависит? Мы могли бы поставить возле него дюжих легионеров или ветеранов нашего могущественного войска. Могли бы доверить его охрану гладиаторам или другим бойцам, которые защищали бы священный огонь ценой собственной жизни. Но нет, с древних времен заведено, что священное пламя Весты охраняют и поддерживают шесть девственных жриц. Именно им мы доверили защиту священного пламени. Шести женщинам: весталкам.

Цезарь умолк. Это была чистая риторика. Он хотел всего лишь проверить, найдутся ли у Гортензия новые возражения, но нет: ему удалось заставить защиту замолчать. У Цезаря как будто получилось переломить ход суда.

Первая клепсидра опустела. Закапала вода во второй.

Гай Юлий Цезарь с достоинством возобновил свою речь:

– Кое-кто осмелился даже утверждать, что именно женщина – Елена – и ее неверность стали причиной кровопролитной Троянской войны. Это, конечно, так, если опираться на Гомера и его «Илиаду», но если обратиться к Еврипиду, который повествует о тех же событиях, следуя, в свою очередь, Стесихору – позволю себе посоветовать защитнику ознакомиться с этими сочинителями, – мы узнаем, что Елена не имела отношения к войне, в которой погибло столько невинных людей. Я мог бы спорить часами, цитируя греческих и римских сочинителей из далекого и недавнего прошлого в доказательство того, что многие женщины не ветрены и не лживы. – Он покосился на клепсидры: из шести осталось четыре, однако вторая опустела подозрительно быстро. – Но я не желаю утомлять суд и отвлекать его от основного предмета нашего разбирательства. Я всего лишь хочу подчеркнуть, что Миртале, молодой македонянке, чья честь осквернена обвиняемым, взявшим ее силой, можно верить или не верить, но ей ни в коем случае нельзя отказывать в доверии лишь по той причине, что она женщина. – Он приблизился к Гортензию, продолжая говорить. – Я тоже ожидал большего от защиты. Собственные ошибки или промахи я могу оправдать тем, что это мой первый суд, но защитники подсудимого не имеют подобного оправдания, ведь они в первую очередь – искушенные законники. В недостатке опыта их точно не упрекнешь, однако у их подзащитного нет ни должных