История гестапо - Жак Деларю

22 февраля 1954 года Оберг и Кнохен предстали перед парижским военным трибуналом, размещавшимся в здании тюрьмы Шерш-Миди. Долгое следствие, в ходе которого Обергу пришлось выдержать 386 допросов, набрало более 90 килограммов документов и материалов, а заключительный приговор занял более 250 страниц текста. Начавшееся слушание дела пришлось отложить, и только после его возобновления 20 сентября трибунал вынес смертный приговор Обергу и Кнохену.

Бывший немецкий посол в Париже Абец в 1949 году был осужден к двадцати годам каторжных работ, но в 1954 году оказался среди помилованных и вышел тогда на свободу[56].

Зная об этом прецеденте, оба осужденных выслушали приговор с улыбкой на устах. Газета «Паризьен либере» на следующий день после оглашения приговора писала: «Этот приговор, скорее всего, станет лишь мерой морально-этического характера, а не расплатой за смерть расстрелянных, мучения увезенных в Германию и высланных в те мрачные годы, когда немецкая полиция властвовала во Франции».

Помилование, на которое надеялись осужденные со дня вынесения приговора, было объявлено только 10 апреля 1958 года. Президентским декретом смертная казнь заменялась пожизненной каторгой, а 31 декабря 1959 года новый декрет снижал ее срок до двадцати лет, считая со дня вынесения приговора.

По этому декрету Оберг и Кнохен должны были получить свободу только 8 октября 1974 года, но по неизвестным причинам французское правительство решило выпустить их значительно раньше. Оба они были тайно переведены в тюрьму Мюлуз и 28 ноября 1962 года переданы западногерманским властям в соответствии с новым президентским декретом о помиловании.

Кнохен вернулся к семье в Шлезвиг-Гольштейн. Оберг также смог воссоединиться с семьей, жившей неподалеку от Гамбурга, однако снова попал под судебное преследование за участие в чистке Рема.

Действительно, в июне 1934 года Оберг в качестве штурмбаннфюрера СС (майора) являлся одним из заместителей Гейдриха по центральным берлинским службам СД, сыгравшим значительную роль в подготовке этого кровавого дела.

Эти судебные преследования не слишком беспокоили Оберга: ведь еще в мае 1957 года мюнхенский суд присяжных разбирал дело двух непосредственных участников убийства, бывших эсэсовцев – генерала Зеппа Дитриха и майора из Дахау Михеля Липперта. Последний обвинялся в том, что вместе с Эйке участвовал в убийстве Рема в его камере. Их обоих приговорили всего лишь к восемнадцати месяцам тюрьмы.

Адольф Эйхман был непосредственно виновен в смерти миллионов людей, однако ему удалось продержаться несколько дольше. В 1952 году ему удалось перебраться в Южную Америку. В течение трех лет он колесил по континенту, побывав в Аргентине, Бразилии, Парагвае, Боливии, после чего в 1955 году обосновался в Буэнос-Айресе. К нему приехали жена и двое детей, и он устроился на работу на машиностроительный завод «Мерседес– Бенц» в пригороде Буэнос-Айреса. Ему удалось сфабриковать себе поддельный паспорт на имя Клемента Рикардо. Обличье скромного клерка не смогло его спасти: 13 мая 1960 года группа израильских тайных агентов схватила его прямо на улице по дороге с работы домой. Тайно перевезенный в Израиль, Эйхман в Иерусалиме был судим на публичном процессе, который начался 11 апреля 1961 года и завершился 15 декабря вынесением смертного приговора.

Эйхмана повесили 1 июня 1962 года в тюрьме Рамлех. Тело было сожжено, а прах развеян в ночи над морем вдали от берега.

Так исчез один из немногих руководителей гестапо, которые тогда были живы.

Итак, главные действующие лица этой драмы, которой стала вся история гестапо, вполне заслужили подобный конец. Это, пожалуй, единственное, что соответствует нашим представлениям о морали в их мрачных биографиях.

Сложная конструкция всей системы гестапо, бывшая центральной осью нацистского режима, исчезла лишь вместе с самим режимом. Шедевры нацистской техники, гигантские картотеки с данными, «охватывавшими» всю Европу, его архивы, скрывавшие интимные подробности жизни миллионов людей, почернели в пламени пожаров, зажженных «коврами из взрывов бомб» в немецких городах; они по листочкам разлетелись по грязным дорогам из кузовов грузовиков, исчезая в грязи под колесами автоколонн или под ногами беженцев, что кружили по стране в поисках укрытия. То, что сохранилось, попало в руки победителей и стало тяжкой уликой в обвинениях, выдвинутых против вдохновителей и исполнителей, приложивших столько стараний для создания этих досье и картотек.

Кошмар развеялся; осталась лишь невероятно тяжелая усталость, а привкус пепла и слез смешивался с радостью вновь обретенной свободы. Эта огромная и загадочная система сохранилась в памяти людей как инструмент государственного террора, вобравшего в себя невероятное количество страданий, слез и скорби. И стыда. Ведь гестапо показало нам отражение человека, искаженного, как в кривом зеркале, заставило нас признать, что этот ужасающий человек может существовать в реальной жизни.

Преступления нацизма не были преступлениями лишь одного народа. Жестокость, кровожадность, сила, возведенная в религию, самый отъявленный расизм не являются достоянием лишь одной нации или одной эпохи. Они присущи всем временам и всем странам. Они живут внутри биологической и психологической основ человека, и тот факт, что они еще мало изучены, не делает их менее реальными. Человеческое существо – очень опасный хищник. Обычно его опасные инстинкты дремлют, сдерживаемые условностями, законами, правилами поведения, принятыми в цивилизованном обществе. Но стоит только установиться такому общественному порядку, который не только выпускает на свободу его дремлющие хищные инстинкты, но и делает из них достоинства, тогда из глубины веков, из-под хрупкой маски цивилизованности человечество являет миру звериный лик, разрывает тонкую оболочку культуры и испускает древний и забытый боевой вопль, что несет в себе смерть.

То, что нацизм, чьим воплощением явилось гестапо, попытался сделать и чуть не сделал – это, по сути дела, уничтожение человека, которого мы знаем, который формировался в течение тысячелетий. Мир нацизма – это империя грубой силы, без рамок и ограничений; это мир, состоящий только из господ и рабов, где доброта, нежность, жалость, уважение к праву, жажда свободы не являются более достоинствами, а становятся ужасными преступлениями. Это мир, где можно только повиноваться и пресмыкаться, убивать по команде и умирать молча, если не умеешь выть с волками по-волчьи. Это такой мир, где убивают из удовольствия и где убийц чествуют как героев. Это кажется уже таким далеким, как дурной сон, который хочется забыть. И все-таки забродившее тесто готово в любой момент подняться вновь. Люди не имеют права так быстро забывать, они не должны забывать. Никогда.

События, которые потрясли Германию и привели к ее разгрому и расчленению, наложили на нее пятно позора, могли бы произойти с любым другим народом. Если какой– то народ вновь подвергнуть совокупному воздействию навязчивой пропаганды, террора, тотальной милитаризации; погрузить в атмосферу доносительства и всеобщей слежки; если молодежи прививать националистические взгляды; если до небес превозносить преступников, отказавшись от соблюдения элементарных морально-этических норм; если народу внушать, что он является народом избранным, призванным господствовать, результат не может не быть аналогичным. Какой другой народ смог бы устоять? Какой народ сможет завтра воспротивиться такому режиму?