Сияние - Стивен Кинг

Теперь он стоял перед каминной полкой, ноги согревалразожженный в камине потрескивающий огонь.

(огонь?.. в августе?.. да… и нет… время стало единым) Междудвумя слониками из слоновой кости стояли часы под стеклянным колпаком. Стрелкипоказывали без одной минуты полночь. Он затуманенными глазами уставился на них.Что, Грейди хотел показать ему вот это? Он повернулся, чтобы спросить, ноГрейди его уже покинул.

Наполовину отыграв «Тикет ту райд», музыканты завершилимелодию медью фанфар.

– Пришло время! – объявил Горас Дервент. – Полночь! Маскидолой! Маски долой!

Он снова попытался обернуться, чтобы увидеть, какиеизвестные лица окажутся под глянцем и красками масок, но оцепенел, не в силахотвести глаз от часов – их стрелки сошлись, указывая вертикально вверх. Гостипродолжали скандировать:

– МАСКИ ДОЛОЙ!

Часы начали деликатно вызванивать полночь. Вдоль стальногорельса под циферблатом навстречу друг другу поехали две фигурки – одна справа,другая слева. Джек смотрел, позабыв, что снимаются маски. Часы зажужжали. Зубцыповернулись, сцепились; тепло поблескивала латунь. Балансир исправно ходил изстороны в сторону.

Одна из фигурок изображала поднявшегося на цыпочки мужчину,в руках у него было зажато что-то наподобие крошечной клюшки для гольфа. Вторая– маленького мальчика, одетого в бумажный колпачок школьника-лодыря.Поблескивающие куколки были выполнены фантастически точно. Спереди на тульебумажной шапочки малыша Джек прочел надпись: ДУРАК.

Фигурки скользнули на противоположные концы стальнойпалочки-оси. Откуда-то безостановочно неслись звенящие ноты вальса Штрауса. Вголове Джека в такт мелодии закрутились слова бредовой рекламной песенки: «кормдля собак… гав-гав-гав-гав… корм для собак…»

В часах папочка опустил на голову мальчугана стальноймолоточек. Сын рухнул вперед. Молоточек поднимался и опускался, поднимался иопускался. Воздетые вверх для защиты руки мальчика задрожали. Скорчившийсямалыш упал навзничь. А молоточек все поднимался и опускался под легкую,звенящую музыку Штрауса; казалось, Джек видит лицо мужчины – вспухшие узлымышц, сосредоточенность, зажатость – видит, как рот игрушечного папочкиоткрывается и закрывается, пока он поливает руганью безжизненную обезображеннуюфигурку сына.

Изнутри на стеклянном колпаке появилось крошечное красноепятнышко.

Еще одно. Рядом шлепнулись еще два.

Теперь брызги красной жидкости летели вверх, подобногрязному дождю, они ударялись о стеклянные бока колпака и стекали по ним, мешаявидеть, что делается внутри, а к ярко-алому примешались крошечные серыеленточки живой ткани, кусочки мозга и кости. И все равно Джек видел, каквзлетает и падает молоток – ведь часовой механизм продолжал поворачиваться,зубцы по-прежнему цеплялись за рычаги и зубчики этой хитроумной машины.

– МАСКИ ДОЛОЙ! МАСКИ ДОЛОЙ! – визжал за его спиной Дервент,а где-то человеческим голосом выл пес.

(но у часов не может идти кровь, часовой механизм не можеткровоточить.) Кровь залила уже весь колпак. Джек разглядел клочки слипшихсяволос – но и только, слава Богу, ничего больше он не видел, и все равно думал,что его стошнит, ведь он все еще слышал удары опускающегося молотка, слышалдаже сквозь стекло, слышал не хуже, чем мелодию «Голубого Дуная». Но это былоуже не механическое «тинк-тинк-тинк», когда механический молоток бьет помеханической голове, удары стали мягкими, расплющивающими, глухими – воздухразрезал настоящий молоток, он с чавканьем опускался на губчатые грязныеостанки. Останки, некогда бывшие…

– МАСКИ ДОЛОЙ!

(и над всем воцарилась Красная Смерть!) В нем поднялсяжалобный пронзительный вопль, Джек бросился прочь от часов, вытянув впередруки, спотыкаясь; ноги, как деревянные цеплялись друг за дружку. Он умолялостановить это – забрать его, Дэнни, Венди, забрать весь мир, если им такхочется, – только остановиться, не погружать его в полное безумие, оставитьхоть крошечный огонек.

Бальный зал был пуст.

Стулья, растопырив ножки, покоились вверх дном на столах,закрытых от пыли кусками пластика. Красный с золотым узором ковер вернулся натанцевальную площадку, защищая полированный паркет. Эстрада пустовала, если несчитать отсоединенной микрофонной стойки и пыльной гитары без струн,прислоненной к стене. Из высоких окон вяло падал холодный утренний свет –зимний свет.

У Джека по-прежнему кружилась голова, он все еще чувствовалопьянение, но, обернувшись назад к камину, мгновенно протрезвел. Там стоялитолько слоники… и часы.

Спотыкаясь, Джек пересек холодный, полный теней вестибюль истоловую. Нога зацепилась за ножку стола, тот с треском перевернулся, а Джекрастянулся во весь рост, до крови разбив нос об пол. Он поднялся, шмыгая ипромокая нос тылом руки. Добравшись до бара «Колорадо», Джек ввалился тудасквозь качающуюся дверь так, что створки отлетели назад и ударились о стены.

Пусто… но, слава Богу, бар был полон! В темноте теплопоблескивало стекло и серебряные каемки этикеток.

Однажды, вспомнил Джек, давным-давно он рассердился, что заполками нет зеркала. Сейчас он был этому рад. Поглядев в него, он увидел быпросто очередного пьяницу, который только что нарушил зарок не пить:расквашенный нос, расстегнутая рубаха, взъерошенные волосы, заросшие щеки.

(вот каково, если сунуть в гнездо всю руку.) Джека вдругпронзило чувство полного одиночества. Он расплакался, чувствуя себя неожиданнонесчастным, и от души желая умереть. Наверху от него заперлись жена и сын.Вечеринка закончилась.

Он снова потянулся вперед, к стойке.

– Ллойд, мать твою так, где ты? – заорал он.

Ответа не было. В этой прекрасно обитой (камере) комнате небыло даже эха, которое вернуло бы его же слова и создало бы видимость компании.

– ГРЕЙДИ!

Никакого ответа. Только бутылки, стоящие по стойке смирно,все – внимание.

(кувырнись, умри, апорт, служи, умри)

– Наплевать, сделаю сам, черт вас дери.

Обойдя стойку наполовину, он потерял равновесие и упалвперед, глухо стукнувшись головой об пол. Он поднялся на четвереньки, вращаяглазами (причем каждый глаз делал это независимо от второго), и что-то невнятнозабормотал. Потом рухнул, повернув голову набок, и захрапел.

Снаружи ветер, который гнал перед собой сгущающийся снег,завыл громче. Было 8:30 утра.

В 8:31 по горному времени летевшая рейсом N196 авиакомпанииТВА женщина разрыдалась и принялась выплескивать свое личное мнение, которое,возможно, разделяла часть пассажиров (а коли на то пошло, даже экипаж), чтосамолет сейчас разобьется.