Мэрилин Монро - Дональд Спото

Гивентер и Стюарт подтвердили, что хотя Мэрилин и не была единственной посетительницей Шефера в период его выздоровления, она приходила чаще всех. Более того, кто-то немедленно оповестил актрису о случившемся, поскольку она примчала в больницу в тот момент, когда Шефера перевозили в реанимационное отделение, и находилась рядом с ним так долго, как это ей позволили. Молодая женщина судорожно держалась за носилки, непрерывно повторяя со слезами: «Все хорошо, дорогой... это я, Мэрилин... я с тобой... все уже хорошо». По просьбе бюро «Фокса» по связям с прессой журналисты студии осторожно, но неубедительно описали случившееся с Шефером как нервный срыв в результате переутомления; однако вся эта история заняла в голливудской прессе и салонах столько места и времени (а Гивентер и Стюарт настолько решительно отрицали наличие хоть сколько-нибудь серьезной подоплеки), что все были убеждены: данное событие знаменует собой трагическое завершение романа.

Журналистка Луэлла Парсонс неизменно восхищалась Мэрилин, никогда не относилась с доверием к сплетням о ее внутрисемейных проблемах с Джо и была бы последним человеком, поверившим в их расставание. Обычно она пела в честь Мэрилин столь высокопарные пеаны, словно та была голливудской Жанной д'Арк, сражавшейся с опасными врагами своей капризной славы и с переменчивыми настроениями студии; эта журналистка, кстати говоря, осыпала похвалами и Джо. Однако Парсонс знала о романе между Мэрилин и Холом, проинформировав читателей своей рубрики о том, что «Джо чрезвычайно страдал, когда Мэрилин многократно навещала Хола Шефера, находившегося тогда в критическом состоянии. В такой же мере Ди Маджио ревновал и к отношениям Мэрилин с Наташей Лайтесс, которую он однажды вообще попросил покинуть их дом». Невзирая на истинный характер и глубину связи между Мэрилин и Шефером, о ней столько говорилось применительно к разводу актрисы с Джо, что все их друзья считали указанную связь одним из важных обстоятельств, склонивших актрису к такому шагу, как расторжение брака. И события, имевшие место после того, как Мэрилин и Джо разошлись, доказали правоту подобных мнений.

Шефер весьма искренне рассказывал об их сотрудничестве. «Ее ощущение собственной ценности было слабо выраженным, — написал он в частном порядке через много лет, — но одновременно она была женщиной очень сложной, которая при всем том отлично знала, чего хочет добиться. Хотя ее и переполняли опасения, она начала по-настоящему свободно интерпретировать песни, которые исполняла. Я постоянно сопутствовал ей в студии звукозаписи. В процессе монтажа записанный материал менялся совсем немного, приходилось только вносить паузы и перебивки, а необходимость в повторной постсинхронизации возникала совсем редко. Она питала ко мне доверие, и мы стали довольно близки друг к другу. Меня предостерегали, чтобы я держался от нее подальше и не встречался с ней в частном порядке по неслужебным делам. Я был с ней мягок и деликатен, а это, пожалуй, многое для нее значило и приходилось ей по душе».

Предостережение держаться подальше поступило им обоим непосредственно от коллег с киностудии «Фокс», а также от агента Мэрилин, однако его скрытое значение было очевидным: Джо явно не принадлежал к тем людям, кто сможет вынести хоть какого-нибудь соперника.

Тем не менее Шефер был не в состоянии противиться чарам Мэрилин ни по работе, ни в их дружеских отношениях. Чтобы как-то компенсировать себе то, что она считала «глупой ролью в глупом фильме» под названием «Нет штуки лучше шоу-бизнеса», Мэрилин сделала серию записей для фирмы по производству грампластинок RCA, в числе которых фигурировала, в частности, едкая и язвительно сладкозвучная интерпретация известной песни под названием «Чудесный роман»; измененный текст сей сентиментальной баллады чуть ли не дословно описывал быстрый крах ее собственного брака: «наш блестящий роман безо всяких поцелуев... мое сердце не из камня, потому я больно жалю...»

В один из летних дней это произведение было всего в два захода записано при участии семнадцати музыкантов, которыми дирижировал Шефер. «Мэрилин, дыши поглубже, — произнес Хол, прежде чем они начали, и артистка тут же расслабилась, а он улыбнулся и добавил: — но постарайся забыть о своих легких». Шефер подстегнул ее взять высокое си-бемоль, а следом — низкое, сильное ре-бемоль. «Я не испытаю удовлетворения до тех пор, — сказала она ему, — пока люди не захотят слушать мое пение, не глядя при этом на меня».

Пожалуй, в большей мере, чем какая-либо иная запись, «Чудесный роман» позволяет вообразить целую гамму чувств — смелых и нежных, полных грусти, соблазняющих и гневных, — которые поочередно сопутствовали артистке в этом году. Действительно, Мэрилин была, как сказал Шефер, «женщиной очень сложной». Однако по неизвестным причинам упомянутые песни не поступили на коммерческий рынок даже через много лет после ее смерти — хотя фирма RCA летом того же самого года смогла продать свыше семидесяти пяти тысяч экземпляров пластинки «Мне пора подать заяву» (из картины «Река, откуда не возвращаются») в течение первых трех недель после того, как она поступила в продажу.

Роль Вики, поспешно дописанная в уже готовый сценарий картины «Нет штуки лучше шоу-бизнеса», показалась Мэрилин чуть ли не местью со стороны студии: она означала отступление на уровень ее предшествующих малозначащих ролей, ничего не вносила в данный фильм и была не более чем непритязательной вариацией на тему Лорелеи Ли. Особые возражения со стороны цензоров вызвал один из ее номеров — «Горячая волна»; речь шла о выразительной демонстрации в кадре раскинутых ног, живота и промежности актрисы, лежащей на земле после падения. «На нас накатили горячие волны, тропический жар от палящей волны. Но это понятно — ведь столбик поднялся, становится жарче, а ты, несомненно, отлично танцуешь горячий канкан...» Когда эту ленту смотришь спустя годы, данный номер воспринимается не столько как развлечение для солдатской аудитории, сколько как эдакое мрачное предвкушение куда более смелых и куда более безвкусных стилей низких забав, которым предстоит появиться впоследствии. «На то, как мисс Монро крутится и извивается, нельзя смотреть без смущения», — так звучала типовая рецензия того времени на этот номер актрисы. Получше она выглядела — невзирая на идиотский костюм, украшенный перьями и блестками, — когда пела «Получив все то, что хочешь, больше этого не хочешь». По заявлению Ирвинга Берлина, именно интерпретация Мэрилин впервые заставила его заметить сексуальный подтекст его собственной песенки.

Достижение Мэрилин следует расценивать еще выше, если принять во внимание, что в этот день она очень сильно нервничала, как это весьма подробно и точно описал 9 июня Сидней Сколски. Дело в том, что именно на той неделе ее адвокат должен был явиться в суд и выступить ответчиком по делу об обвинении своей клиентки в лихачестве при управлении автомобилем. Его выдвинул против актрисы человек по фамилии Бэрт Антиноза, чья машина получила удар сзади от автомобиля, за рулем которого сидела Мэрилин, когда 21 мая она ехала по бульвару Сансет. Антиноза требовал компенсации в размере трех тысяч долларов; суд, проконсультировавшись с автомобильной мастерской истца, постановил взыскать с виновницы аварии пятьсот долларов.

Только несколько членов актерского ансамбля и хореограф Джек Коул знали, что вульгарное поведение Мэрилин при исполнении «Горячей волны» являлось идеей Наташи Лайтесс. «У нас был установлен своего рода шифр — определенный жест означал, что она должна шевельнуть соответствующими мышцами. Все вокруг думали, что я — Свенгали[270]». Действовавшая у них система знаков оставалась неизвестной многие годы, пока Рита Морено (также работавшая в ту пору в студии «Фокс») в 1991 году не раскрыла одну из тайн: «Если Мэрилин не делала того, что хотелось Наташе, та показывала на свое лоно. Для Мэрилин это был знак, что она играет не так, как надо».