Мэрилин Монро - Дональд Спото

Позже из апартаментов, которые занимали супруги Ди Маджио, доносились крики и вопли. Наташа, проживавшая в соседнем номере, пошла взглянуть, что происходит, но Джо отправил ее восвояси. На следующее утро перед ней и Глэдис Уиттен, парикмахершей Мэрилин, предстало потрясшее их зрелище. «Джо ужасно разозлился на нее, — вспоминала Глэдис, — и слегка побил. У Мэрилин остались синяки на руках и плечах, но мы затушевали их соответствующим гримом»[276].

Днем после обеда 16 сентября супружеская пара Ди Маджио вернулась в Калифорнию. Двумя неделями позже Мэрилин подала иск о разводе.

Хронические опоздания Мэрилин Монро на работу обычно принято было связывать с ее разнообразными опасениями по поводу того, что она, мол, недостаточно хорошо подготовлена, что ее внешний вид недостоин быть запечатленным камерой и т. д. Однако более всего актрису пугало признание ее исполнения неприемлемым, из-за чего она снова (как это не раз бывало в детстве) столкнется с тем, что ее отвергнут, что она окажется нежеланной, отторгнутой и нелюбимой. Таким образом, если режиссер излагал Мэрилин какие-то свои замечания или вносил определенные поправки, ему приходилось делать это максимально деликатно и вежливо. Иначе он мог довести актрису до приступа рыданий из-за ужасного расстройства той ошибкой, которую она совершила; в карьере Мэрилин подобный неудержимый плач стал причиной многих потраченных впустую съемочных дней.

Однако четырехдневное отсутствие Мэрилин на киностудии «Фокс» во время двух последних недель сентября 1954 года было вызвано совершенно другими причинами. Роковая ночь на Лексингтон-авеню и скандал в отеле, а сразу же после всего этого — длинный перелет в Лос-Анджелес довели актрису до состояния болезненного нервного и физического истощения и уложили ее в постель с тяжелой простудой, угрожающей перейти в воспаление легких. Запланированное по графику количество съемочных дней для «Зуда седьмого года» растянулось с тридцати пяти до сорока восьми, и фильм был завершен только в ноябре. Том Юэлл вспоминал, как Мэрилин во время сцен, где они целовались, приносила ему свои извинения: «Надеюсь, тебе не слишком мешал запах лекарств, которые я сегодня принимала».

В нарушение рекомендаций врача и к радости Билли Уайлдера, Мэрилин на протяжении нескольких дней в интервале от 18 сентября до 1 октября все-таки являлась в павильон. «Было видно, что она старается, — отмечал ее коллега Том Юэлл, — и уже за одно это она мне нравилась». Как и все в съемочной группе, он сочувствовал партнерше в связи с проблемами в ее личной жизни и, подобно начальству «Фокса», отдавал себе отчет в том, что от одной лишь Мэрилин зависит, будет ли картина иметь успех или, напротив, потерпит провал. «Другие актрисы тоже могут устроить хорошее, веселое и забавное представление, — написал Занук Уайлдеру 20 сентября, — но ничто в данной ленте не сравнится с индивидуальностью Монро». Это было в большей мере предостережение, нежели наставление, и Уайлдер прекрасно его понял.

Как можно было предвидеть, возникли проблемы: ведь Мэрилин должна была сыграть стопроцентно комедийную роль во время печального и страдальческого периода своей жизни. Если ей надлежало день за днем являться утром на съемочную площадку, то приходилось, увы, столь же регулярно принимать полученные от студийного доктора Ли Сигела дозы снотворных и успокаивающих средств; она еще к тому же дополняла их препаратами, которые бесплатно предоставлялись Сиднеем Сколски. «Мне необходимо выспаться, — сказала она Сэму Шоу. — Мои почитатели хотят, чтобы я была неотразима. И я не подведу их».

Ее брак достиг состояния полнейшего хаоса, метафорическим символом чего стал их грязный, неухоженный дом на Палм-драйв; никто не занимался ни кухней, ни прачечной, кровати не застилались, остатки еды не убирались и не выносились. Пренебрежение основополагающими принципами соблюдения чистоты и гигиены было неизбежным в случае женщины, до такой степени занятой работой, поглощенной собственными делами и к тому же столь несчастной и недостаточно организованной, как Мэрилин, хотя вполне имеет смысл задуматься, почему никто и никогда даже в мыслях не позаботился о том, чтобы нанять домашнюю прислугу. Чистота была для Джо настолько же важна, как и набожность, однако для Мэрилин ее поддержание было почти невозможным.

«Когда в какой-то день она была в ударе, то играла великолепно, — вспоминал Уайлдер, — хоть эта тварь Лайтесс все время сидела начеку в засаде, а Мэрилин искала ее одобрения для каждого своего движения. Мне это не нравилось, но я был готов на всё — лишь бы отснять хорошую сцену». И он соглашался — невзирая на принципиальные расхождения. «Зуд седьмого года», который был обречен на всестороннее подчинение морализаторским требованиям приснопамятного Кодекса и Легиона благонравия, получился фильмом весьма статичным, и оживление в нем наступало только при появлении на экране Мэрилин — особенно в сценах смешной сатиры на телевизионные рекламы. К сожалению, в фабуле напрочь отсутствовала развязка, а принятый в картине подход к рассмотрению моральных сомнений и душевного разлада женатого мужчины зачастую вызывал самое обычное раздражение — вместо того, чтобы возбуждать у зрителя смех и веселить его.

И тем не менее ленте сопутствовали вполне благоприятные комментарии; они порождались в большой мере тем, что Уайлдер называл экспрессивностью тела — Мэрилин выглядела на экране так, что казалось: достаточно протянуть руку, чтобы потрогать ее, словно перед вами было настоящее живое существо. Но это еще не всё. Монро инстинктивно знала, как истолковывать юмористический текст и как преподносить его специфическим для нее образом. Она никогда не бывала вульгарной в ролях, которые без нее вполне могли бы оказаться вульгарными, и когда человек видел ее перед собой в зале кинотеатра, ему становилось как-то приятно на душе. Короче говоря, она обладала такими достоинствами, которыми на экране не могла похвастать ни одна актриса, за исключением Греты Гарбо. Ни одна.

«Мне так хотелось сделать что-нибудь хорошее в искусстве, раз уж в моей жизни делалось столько плохого», — признавалась Мэрилин немного после. И ей это удалось, хотя она была последним человеком, который был в состоянии оценить результаты собственной работы. Как-то однажды в конце сентября Мэрилин поразила съемочную группу «Зуда». Ее коллеги были уже приучены к значительным затяжкам работы, поскольку актриса обычно заикалась и запиналась в начале каждой реплики и приходилось делать массу лишних дублей. Поэтому они с ужасом думали о съемках одной из заключительных сцен картины — длинном и трудном кадре, в котором Мэрилин должна была объяснить Юэллу, почему ее влечет к себе такой абсолютно посредственный и лишенный всякого романтизма мужчина, как он, и почему его жена должна ревновать своего, казалось бы, вполне рядового мужа. И Аксельрод, и Уайлдер были готовы к тому, что Мэрилин понадобится несколько дней, дабы прорваться через весь этот текст.

К их крайнему удивлению, она произнесла его без запинки за три минуты и в единственном дубле, причем «говорила превосходно [по словам Аксельрода] и с такой внутренней убежденностью, что все, кто присутствовал на съемочной площадке, аплодировали ей».