От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон

Для транспортировки в Англию многотонных находок Вуда пришлось использовать мановар. Впрочем с легкой руки лорда Элгина использование Королевского военно-морского флота в качестве археологического транспорта стало привычным делом. Археологи уже привыкли к этому и раздражались, когда капитаны военных кораблей отказывались расширить люки — чтобы можно было разместить наиболее массивные из античных экспонатов. Благодаря Вуду и Королевскому флоту нынешние посетители Британского музея имеют возможность любоваться великолепными скульптурными барабанами Эфесского храма. Если Павел когда-либо поднимался по ступеням этого храма, то, вполне возможно, древние камни, выставленные в Британском музее, помнят прикосновение его руки или скромного одеяния.

3

Город Эфес находился примерно в миле от храма Дианы. Сам храм был построен в низине, а город расположился на более возвышенной территории, переходящей в предгорья Приона.

Пятнадцатиминутная прогулка по пустынной дороге завершается у самых впечатляющих развалин Малой Азии. Малярийные комары, облюбовавшие здешнюю местность, изгнали людей и превратили Эфес в мертвый город. Со временем он превратился в руины, столь милые сердцу Пиранези: исполненные меланхолии развалины домов, сплошь увитые ползучими растениями. Пустынный пейзаж оживляет лишь пара-тройка коз, пасущихся в тени сломанного саркофага, или одинокая фигура крестьянина, чернеющая на фоне багрового заката.

Именно таким предстал моему взору Эфес. Местные жители редко забредают сюда. Время от времени турецкие мальчишки приходят пасти сельджукских коз, но и они, похоже, чувствуют себя неуютно в этих заброшенных развалинах. Уж слишком дикий и неприветливый вид у древнего Эфеса.

Море, которое раньше плескалось у самых стен портовых сооружений, теперь отступило на несколько миль. Этот процесс начался еще во времена римлян. Равнина, на которой стояли храм и прилегающая к нему нижняя часть города, оказалась погребенной под 20-футовым слоем илистых осадков, которые за минувшие столетия принесла река Каистр. Некогда прозрачная лагуна превратилась в огромное болото, комариный рассадник. Здесь ничего не растет, кроме жесткой болотной травы, да тростника, который печально шелестит на ветру. Звук ветра в тростниковых зарослях — музыка Эфеса, слышная даже на вершинах холмов. Этот зловещий напев — все, что осталось от некогда шумного, оживленного города.

На развалинах античного стадиона, чьи контуры все еще просматриваются в зарослях травы, я заметил крестьянина, трудившегося над грядкой. Но когда я направился к нему, мужчина вскинул на меня испуганные глаза, будто увидел древнего эфесянина, восставшего из могилы. Когда-то на этой арене, вырубленной в скале, устраивались шумные представления — дрались гладиаторы, люди погибали от когтей диких животных, а ныне мирный крестьянин выращивает бобы. Я попытался отыскать пещеры, где содержали зверей, но от них не осталось и следа. Скорее всего, фразу Павла — «когда я боролся со зверями в Ефесе»[48]— следует воспринимать как метафорическое описание схватки с врагами. Ибо, во-первых, маловероятно, чтобы римского подданного бросили на растерзание диким зверям, а во-вторых, если бы такое и случилось, то вряд ли несчастный вышел бы живым из такой передряги. Однако метафора апостола явно подкрепляется каким-то событием, имевшим место на данной арене. В том, что Павел был хорошо знаком с подобными кровавыми спектаклями, сомневаться не приходится. Но сомневаюсь, что все читатели правильно поняли фразу апостола из Послания к Коринфянам, писанного в Эфесе: «Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти»[49]. Ключевое слово здесь «последние», ибо преступников, приговоренных к смерти, как правило, приберегали для финальной части представления. Сначала следовали соревнования в кулачном бою, состязания бегунов и спортивных колесниц и лишь в самом конце на арену выпускали обнаженных смертников, которым предстояло погибнуть в схватке с дикими зверями.

Обойдя трибуны амфитеатра, я поднялся на склон Приона, откуда открывалась широкая панорама Эфеса. Я увидел высокие отроги Кореса, уходящие к морю. Они образовывали высокую стену, защищающую город с юго-запада. На оконечности этого длинного мыса стояло древнее двухэтажное здание, носившее название темницы святого Павла. Глядя отсюда, с верхней точки, я понял, насколько серьезную угрозу несла река Каистр для окружающей долины. Еще римским инженерам постоянно приходилось заниматься этой проблемой. Дело в том, что эфесская гавань представляла собой искусственно созданную бухту, отстоящую от города на несколько сот ярдов и соединявшуюся с ним специально вырытым каналом. Павел, очутившись в Эфесе, наверняка заинтересовался здешним портом и сравнивал его с искусственной бухтой в родном Тарсе. Регулярные дренажные работы в Эфесе (как, впрочем, и в современном Глазго) являлись вынужденной необходимостью. У эфесского порта и без того хватало недостатков, к коим следовало отнести не только протяженный канал, но и сравнительно небольшую пристань. Над городом постоянно висела угроза, что чужеземные торговые корабли предпочтут пользоваться отличной открытой гаванью Смирны, которая находилась практически рядом — всего в нескольких милях на север.

Зато какой эффектный вид открывался во время путешествия по каналу! Стоя на палубе, наблюдатель видел прямо по курсу изумительной красоты белый город. Великолепным фоном к нему служила гора Пион (она же Прион), переходящая в отроги Кореса. Стоило перевести взгляд чуть левее, и вы видели знаменитый храм Дианы — он сверкал золотом, синими и красными красками, которыми был расписан белый мрамор. Здание располагалось столь хитрым образом, что по мере приближения к гавани наблюдатель мог рассмотреть храм почти со всех сторон.

Я провел не один час, блуждая по развалинам Эфеса, которые занимают огромную площадь. Утомившись, я присел на поваленную мраморную колонну и съел пару заготовленных сандвичей. В нескольких ярдах от меня сохранился обломок храмовой лестницы — широкие, величественные ступени, ведущие вверх… в никуда. Рядом с ними валялся камень с высеченным именем Августа Цезаря. Вся его оборотная сторона была испещрена сотнями царапин — будто кто-то точил ножи. В нескольких шагах от меня густые заросли тамариска скрывали вход в подземную пещеру: возможно, в свое время здесь было хранилище золотых запасов и прочих сокровищ Эфеса. Пока я обдумывал такую возможность, кусты тамариска зашевелились, и из них выглянула небольшая бурая мордочка. Вначале я подумал, что вижу лисицу, но, как выяснилось, это был шакал. Он вскинул голову, принюхался и вдруг как-то совсем по-собачьи затявкал. В этот миг порыв ветра вынес на полянку обрывок оберточной бумаги, в которую были упакованы мои бутерброды. Все, меня засекли! Я поймал взгляд круглых глаз, устремленных прямо на меня; маленький черный нос сморщился… а в следующее мгновение шакал исчез из поля зрения. Я снова остался один посреди мертвого города. Тишина и одиночество обрушились на меня с такой силой, что я пожалел о бегстве маленького зверька…

В памяти встали слова из «Откровения Иоанна Богослова»:

«Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звезд в деснице Своей, Ходящий посреди семи золотых светильников… Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься…»[50]