От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон

Согласитесь, доктор Дункан проводит целое детективное расследование, которое добавляет интереса сухой истории святого Павла, изложенной в Деяниях. Тут вам и заговор с целью обвинить апостола в государственном преступлении, и затянувшиеся слушания, и оправдание подсудимого, и — как завершающий аккорд — тайное отравление судьи!

Если это соответствует истине, то возникает закономерный вопрос: почему же Лука никак не отразил столь захватывающую историю в Деяниях? У доктора Дункана и на это есть ответ. Он считает, что Деяния создавались в ту пору, когда Павел взывал к справедливости императора Нерона. Насколько уместным было упоминание Галлиона, брата Сенеки — нероновского «премьер-министра», настолько же политически безграмотно было упоминать имя Юния Силания, первой жертвы Нерона.

Все это, конечно, очень интересно. Но насколько убедительно? Все доказательства Дункана носят дедуктивный, то есть выведенный логическим путем, характер. Однако сколько людей и в более серьезных вопросах опираются на подобного рода доказательства! Я понимаю, что данная теория — как, впрочем, все новые теории — выглядит обескураживающей. Если принять за данность, что «Тюремные послания» были написаны не в Риме, а гораздо ранее — в Эфесе, это сильно уменьшит нашу осведомленность в том, что касается жизни Павла в Риме.

Я отправился в обратный путь по пыльной тропинке, уводившей к зеленевшему вдали пшеничному полю. Прежде чем свернуть на поле, я обернулся и бросил прощальный взгляд на место, где когда-то высился храм Дианы.

Идя через поле, я слышал, как распевался лягушачий хор (Аристофану бы понравилось!). Мое приближение к пруду заставило лягушек смолкнуть. Но затем постепенно — одна, другая, третья — потихоньку, неуверенно, они вновь затянули свою песню: «Велика… велика… велика» А затем хор грянул во всю мощь, и над болотом разнесся гимн: «Велика Диана Эфесская!»

5

Наш корабль медленно двигался вдоль берегов Малой Азии. Мне никогда не наскучит этот пейзаж с изрезанной заливами береговой линией и голубыми контурами гор, притаившихся на горизонте. Время от времени мимо проносилась легкая турецкая лодочка, спеша первой проскользнуть в крошечную бухту с заросшими тростником берегами. Трудно поверить, что тысячелетия назад здесь была облицованная мрамором гавань, в которой швартовались римские триремы. Обезлюдевший, мертвый мир, который давно мечтает о толковой археологической экспедиции. Возможно, когда-нибудь эти мечты воплотятся в жизнь. И тогда зеленые возвышенности возле затянутой илом гавани откроют свои секреты. Хотелось бы, чтобы это произошло еще на нашей памяти…

Прибегнув к помощи бинокля, я разглядел малярийное болото на том месте, где некогда стоял Милет. В древности город имел четыре гавани, но все они давно погибли под вековым грузом ила и наносов. Зато греческий театр — крупнейший во всей Малой Азии — дожил до наших времен. Я страстно мечтал попасть в Милет. Но мне еще в Измире объяснили, что — в условиях заболоченности окружающей местности и отсутствия надежного брода через реку Меандр — это займет по меньшей мере десять дней. Так что пришлось отказаться от этой идеи. Однако еще долго мне снилось, что я, преодолев все препятствия, добрался до развалин Милета и стою на том самом месте, где Павел прощался со старейшинами эфесской церкви.

Известно, что после мятежа серебряников апостол покинул город и отправился бродить по Греции, в конце концов вернувшись в Македонию. Вместе с Лукой он сел на корабль, который доставил его в Троаду, где апостол провел семь дней. Пребывание в Троаде ознаменовалось любопытным случаем. Во время одной из ночных проповедей Павла юноша по имени Евтих нечаянно заснул и вывалился из открытого окна с третьего этажа. Безутешные родственники подняли мертвое тело, но апостол велел им: «Не тревожьтесь, ибо душа его в нем»[57]. Молитвой Павлу удалось вернуть юношу к жизни, и тот вскоре вернулся к своей семье.

Читая Деяния, мы не устаем удивляться огромной жизненной силе Павла. Так, он мог ночь напролет проповедовать, а потом — вместо того, чтобы сесть с товарищами на зафрахтованный корабль — проделать пешком тридцать миль, отделяющие Троаду от Асса. Встретившись там со своими попутчиками, он поплыл в Митилены, затем на Хиос, Самос и в Милет, куда и были вызваны старейшины из Эфеса.

Это одна из самых трогательных сцен во всем тексте Деяний. В сердце Павла жила глубокая любовь к духовным «детям». И, стоя на пустынном берегу, он произнес слова прощания, в которых ощущалось предчувствие грядущих несчастий:

«И вот, ныне я по влечению Духа иду в Иерусалим, не зная, что там встретится со мною. Только Дух Святый по всем городам свидетельствует, говоря, что узы и скорби ждут меня».

Похоже, Павел уже тогда предчувствовал, что, возвращаясь в Иерусалим, он — подобно Иисусу Христу — отдается в руки врагов.

«И ныне, вот, я знаю, что уже не увидите лица моего все вы, между которыми ходил я, проповедуя Царствие Божие… Итак внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями, пасти Церковь Господа и Бога, которую он приобрел Себе Кровию Своею. Ибо я знаю, что по отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада… Посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас. И ныне предаю вас, братия, Богу и слову благодати Его, могущему назидать вас более и дать вам наследие со всеми освященными…»

Апостол преклонил колени и молился на пустынном берегу. «Тогда немалый плач был у всех, и, падая на выю Павла, целовали его, скорбя особенно от сказанного им слова, что они уже не видят лица его. И провожали его до корабля».

В этот печальный и торжественный миг они увидели, как Павел ушел — великий апостол, заложивший фундамент христианской церкви в Азии, Греции и Македонии, — отвернулся от верных друзей и обратил лицо в сторону Иерусалима, зная, что заканчивается важная глава его жизни.

Утром мы прибыли на Родос. Это один из островов, на которые заходил корабль святого Павла по пути в Палестину. Согласно местной традиции, судно бросило якорь в маленькой бухте, рядом с Линдосом, крохотным городком в восточной части острова. У меня как раз оставалось время осмотреть бухту до того момента, как наш корабль продолжит путь в Хайфу.

Я плыл вдоль берега на гребной лодке. Проскользнув меж двух колонн, я очутился в одной из самых прелестных бухт, какие мне только доводилось видеть. Колонны эти были возведены итальянцами, которые правили островом с 1912 года. Они же возвели на колоннах символы Рима и Родоса: на одной красуется изображение бронзовой волчицы, а на другой — бронзовый олень.

Рядом с «волчьей» колонной стоит массивный форт Башни святого Николая — на том самом месте, где некогда была возведена статуя Колосса Родосского (она возвышалась на сто двенадцать футов над водой). Эта статуя являлась одним из Семи чудес света и по высоте уступала лишь статуе Свободы, которая имеет сто сорок футов в высоту. Колосс представлял собой изображение обнаженного Аполлона, державшего в правой руке горящий факел. Голову статуи украшал венец из расходившихся во все стороны лучей. Внутри фигуры была проложена винтовая лестница, которая поднималась до самой головы. Рассказывают, что жители Родоса по ночам зажигали огни в пустых глазницах статуи. Согласно забавной средневековой традиции, фигура Колосса перегораживала вход в гавань — так что кораблям приходилось проходить меж его ног, однако это не соответствует действительности. Греческий скульптор вовсе не имел такого намерения. Помимо прочего, это было невыполнимо с инженерной точки зрения: попробуйте установить огромную бронзовую массу в описанной позе на твердой морской скале!