Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

Разговор вызвал раздражение у Стэнли Витковски — он не любил, когда его обходили с фланга.

День клонился к вечеру. Лэтем сидел за столом и читал запись устного отчета своего старшего брата в Лондоне после побега из долины Братства. Карин предложила ему запросить эту бумагу: по поводу Гарри Лэтема возникало все больше вопросов.

— Тут так и сказано, — сказал Лэтем, подчеркивая слова на листке бумаги. — Гарри никогда не утверждал, что имена высечены на камне... Послушай-ка: «Я привез материал, а оценить его — ваше дело».

— Значит, он и сам сомневался? — спросила Карин, сидящая на тахте в гостиной, опустив газету.

— Да нет, он просто допускал это как вероятность, а не как возможность. При малейшем намеке, что ему могли «всучить липу», он просто-таки взорвался. Вот тут: "Зачем им это? Я внес большой вклад в их дело. Они мне верили!"

— Он точно так же взорвался, когда я сказала, что у Братства на него заведено досье.

— Он тогда на нас обоих набросился. А сразу после этого, когда я спросил, кто такой Крёгер, он произнес слова, которые я на всю жизнь запомню... «Я-то не должен говорить об этом, а вот Александр Лесситер может». Он раздваивался: то был самим собой, то Лесситером. До чего же это тяжело.

— Знаю, дорогой, но все уже кончилось. Он покоится с миром.

— Надеюсь, очень надеюсь. Я не религиозен и, по правде говоря, не люблю большинство религий. Насилие, которое во имя них творили, так же богоподобно, как Чингисхан. Но если смерть — это вечный сон, я приемлю такое положение дел, и Гарри тоже.

— Ты что, в детстве никогда не ходил в церковь?

— Ходил. Моя мать — пресвитерианка из Индианы, подпорченная академизмом Новой Англии. Поэтому она и решила, что мы с Гарри должны регулярно посещать церковь до шестнадцати лет. Я продержался до двенадцати, а Гарри бросил еще в десять.

— И она не возражала?

— Конфликтовать она никогда не умела, лишь на соревнованиях — вот тут была настоящей тигрицей.

— А отец?

— Тоже персонаж. — Дру откинулся на стуле, улыбаясь. — Как-то в воскресенье мама приболела и сказала отцу отвезти нас в церковь, забыв, что он там никогда не был. Он, конечно, дорогу не нашел, а мы с Гарри помогать ему не собирались. Наконец он остановил машину и сказал: «Идите вон в эту». Только это была не наша церковь.

— Главное, что церковь.

— Не совсем. Это была синагога.

Они оба рассмеялись, и тут зазвонил телефон. Лэтем поднял трубку.

— Слушаю.

— Это я, Моро.

— Что-нибудь прояснилось с вашим секретарем? Я имею в виду, известно, кто мог ее убить?

— Абсолютно ничего. Жена обезумела от горя, занимается похоронами. Никогда не прощу себе, что усомнился в ней.

— Вылезайте из власяницы, — посоветовал Дру. — Она не поможет.

— Знаю. К счастью, есть чем себя занять. Жена посла сделала первый шаг. Около часа назад она подъехала к дорогому магазину кожаных изделий на Елисейских полях, отпустила такси, а потом исчезла.

— Магазин кожаных изделий?

— Для верховой езды: седла, сапоги. Он славится сапогами.

— Сапожник?

—Можно и так сказать.

— Так это ж то, что мы нашли у нациста, пытавшегося снести мне голову! — нетерпеливо перебил его Лэтем. — У него была квитанция о починке обуви на имя Андрэ.

— Где она?

— У Витковски.

— Я пошлю кого-нибудь за ней.

— Мне казалось, вам не нравится посылать своих людей в посольство.

— Противно лишь, когда вопросы задают.

— Тогда не надо. Стэнли посылает машину за Карин — она едет к врачу. Я скажу, чтоб передал квитанцию с водителем. Подождите! -Дру хлопнул себя по лбу — его осенило, он прищурился, как человек, пытающийся что-то припомнить. — Вы сказали, жена Кортленда скрылась?

— Вошла и не вышла. Мои люди считают, ее куда-то увезли. За домом обнаружили служебный вход и маленькую стоянку. А что?

— Может, это неудачный бросок через все поле, Клод, но у того нациста в Булонском лесу было кое-что еще. Пропуск в луна-парк на окраине города.

— Странная вещь для такого человека...

— Я и говорю, это дальний бросок, но согласитесь: довольно странно, что нацистский киллер хранит в бумажнике пропуск в комнату смеха.

— Стоит попытаться, — сказал Моро.

— Я свяжусь с Витковски. Как только придет машина за Карин, — я тут же получу и квитанцию и пропуск. А пока вызывайте свой тайный экипаж и ждите меня у бокового входа в отель.

— Договорились. Оружие у вас есть?

— Я вчера вечером не вернул пистолет Алана Рейнольдса сержанту. Он так рассвирепел из-за моей отлучки из отеля, что я боялся, он наденет перчатки, застрелит меня и скажет, будто это сделал Рейнольдс. Так что у меня их теперь два.

— Интересная мысль. Кто-нибудь из моих, наверно, так бы и поступил. До встречи.

— Приезжайте. И поскорей.

Дру повесил трубку и посмотрел на Карин, которая стояла у тахты. Лицо ее явно выражало недовольство.

— Я сейчас звоню полковнику, хочешь поздороваться?

— Нет, хочу поехать с тобой.

— Оставьте, леди, вы едете к врачу. Ты думаешь, обманула меня вчера вечером? Ничего подобного. Ты ушла в ванную, и тебя долго-долго не было. Я включил свет и увидел кровь возле подушки. А потом нашел бинты в корзине. У тебя кровоточила рука.

— Да ничего особенного...

— Пусть мне врач это скажет. И кстати, если это так, почему тогда у тебя рука согнута в локте, вопреки земному притяжению? Ты что, благословляешь кого-то или опять не хочешь запачкать бинт?

— А ты наблюдательный, мерзавец!

— Так болит, значит?

— Приступами, изредка. Это ты, наверно, виноват.

— Давненько ты мне ничего приятного не говорила.

Лэтем встал из-за стола. Они подошли друг к другу и обнялись.

— Господи, как хорошо, что я тебя нашел!

— А я тебя, милый мой.

— Мне так хотелось бы подыскать какие-то удивительные слова, способные точно передать, что я чувствую. Да вот только у меня опыта маловато. Прости, я, наверное, сморозил чушь.

— Вовсе нет. Ты взрослый мужчина и к тому же не монах. Поцелуй меня.

Они долго и страстно целовались, чувствуя, как нарастает возбуждение. Тут, конечно же, как всегда, зазвонил телефон.

— Ответьте, офицер Лэтем, — шутливо приказала Карин, осторожно высвобождаясь и глядя ему в глаза. — Кто-то очень своевременно пытается нас остановить. Работать надо.