Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов

сделано с большой заботливостью. Видимо, Петр Арианович боялся, чтобы внутрь не проникла вода и не повредила письма, затруднив впоследствии чтение текста. Поэтому он принял соответствующие меры: заполнил тайник мхом, а затем тщательно заклинил дыру и замазал ее варом.

Неужели же он забыл вложить письмо? Только перевернув плавник, мы поняли, что произошло.

В стволе зияла трещина. Надо думать, меченый плавник был поврежден, когда протискивался вместе с другими деревьями через какую-нибудь стремнину меж камней. Глубокая, рваная рана оказалась роковой. Сквозь эту трещину провалилось то, что делало найденный плавник таким ценным и важным для нас, — письмо Петра Ариановича. Оно безвозвратно погибло на дне Реки Тайн…

Мы долго молчали.

Первым нарушил молчание Савчук.

— Нанесите, пожалуйста, на карту название этой отмели, — будничным тоном сказал он мне, поднимаясь с колен и аккуратно вкладывая лупу в кожаный футляр. — Я предлагаю назвать ее Отмелью Потерянного Письма. Нет возражений? А теперь едем дальше.

2

Но как бы ни бодрился наш начальник, настроение у всех было подавленное.

Мы ожесточенно гребли, опустив головы, стараясь не смотреть по сторонам. Ничего хорошего не было там. Прошла уже неделя, как расстались с нашими друзьями-нганасанами, а все те же угрюмые, безлюдные горы были вокруг. Нигде ни малейшего признака человеческого жилья.

— Слушайте, возникло ужасное сомнение, — неожиданно сказала Лиза.

— Сомнение? В чем?

— В здравом ли уме Петр Арианович? Уцелел ли его рассудок?

— Что ты хочешь этим сказать?

Хочу сказать, что он мог и не выдержать выпавших на его долю испытаний. Что, если все письма, которые Петр Арианович посылает из своего убежища в горах, наполнены иллюзиями, описанием галлюцинаций?

— Черт знает, что говорите, Лиза! — возмутился Савчук.

— Нет, вдумайтесь, товарищи! Человека носило на льдине, человек был на волоске от смерти. И вдруг он видит удивительный оазис в глубине гор, но безлюдный. Какое потрясение он должен был испытать!.. И тогда Петр Арианович окружил себя вымыслами… «Дети солнца»!.. Птица Маук!.. Таинственные ритуалы!.. Эти видения явились как бы защитной реакцией. А на самом деле все пустынно вокруг, немо…

Мороз прошел по коже, когда я подумал о такой возможности. Несчастный, полубезумный человек бродит среди скал. Никого нет подле него, он одинок как перст, но ему чудится, что здесь полно людей. Он разговаривает с ними, спорит. Он прячется от какой-то несуществующей Птицы Маук…

— Что это взбрело тебе в голову? — запротестовал я. — Ведь Бульчу тоже видел людей. Один из них даже пустил в него стрелу.

— А медвежьи следы? — подхватил Савчук. — Потом пепел. Разве можно сомневаться в том, что к нам приходили люди из оазиса?…

Лиза, помолчав, призналась, что поддалась мнительности.

— Устала от гор. Давят, — пробормотала она, со злостью погружая свое весло в воду.

В тот вечер мы улеглись спать в тревожно-подавленном состоянии.

Бульчу разбудил меня в два часа ночи. (Это было время моей вахты — с двух до четырех.)

Долина реки была погружена в сумерки. Черные тучи закрыли солнце.

Я сидел у костра, положив ружье на колени и прислушиваясь к монотонному плеску реки. Маленькие волны, набегая на берег, все время озабоченно шептались о чем-то. Могло показаться, что это люди шепчутся в кустах, тесно сблизив головы, то и дело посматривая на меня из-за ветвей.

Но я не позволял себе поддаться страху. Смолоду привык дисциплинировать свое воображение. Вот и сейчас стал думать об оазисе, воображать, каков он.

Мне — чтобы хорошо работалось — надо ясно представлять конечный результат моей работы. Для того чтобы дойти, необходимо в воображении своем нарисовать цель, конечный пункт пути.

Так обстояло дело шесть лет назад, во время поисков Земли Ветлугина. Так обстоит дело и теперь, во время поисков самого Ветлугина.

С земли поднялся Савчук, и, ежась от холода, подсел ко мне.

— Полчетвертого, — сказал я, посмотрев на часы. — Рано еще. Сменять в четыре.

— Не спится, — хрипло ответил Савчук.

— Не спится? Почему?

— Все мысли, заботы… Дайте-ка папиросочку!

— Вы же не курите!

— Придется закурить.

Мы задымили и долго сидели в молчании, думая каждый о своем, а может быть, даже об одном и том том же.

— Ну, спать, Алексей Петрович. Спать! — сказал Савчук, беря у меня из рук ружье. — Начало пятого, а в шесть побудка.

Я осторожно, стараясь не разбудить Лизу, лег с ней рядом у потухшего костра. Только вытянувшись на подстилке из мха и веток, почувствовал, как устал за день.

Перед закрытыми глазами замелькали какие-то блестки, солнечная рябь. А! Листва, освещенная солнцем!

Раздвинулись ветви, и на опушку вышел Петр Арианович, близоруко щурясь через очки.

Он спокойно стоял и осматривался. Он не видел, что из-за спины его, нависая над ним, поднимается что-то страшное, какая-то очень длинная, медленно раскачивающаяся тень…

Крикнуть, предупредить? Но мой голос не донесся бы до него…

3

Утром я проснулся от холодных капель, которые падали мне на лицо. Погода переменилась к худшему. Небо было в тучах, накрапывал дождь.

Река сразу стала хмурой, неприветливой. Прибрежный тальник дрожмя дрожал, как от озноба.

С севера задувал резкий, прохватывающий до костей ветер.

Настроение участников экспедиции по-прежнему было нервозным. Лиза разворчалась на меня за то, что я пролил кофе. Я не удержался, ответил резкостью. Савчук только вздыхал и ел больше обычного, что было у него признаком угнетенного состояния духа.

Бульчу спустил лодку на воду. Мы молча расселись в ней.

Стыдно признаться, но я испытывал желание поссориться с нашим проводником. Меня раздражал его спокойный, самодовольный вид.

— Скоро ли? — то и дело спрашивал я.

— Скоро, скоро, — бодро отвечал старый охотник.

— Вторую неделю говоришь так. Ведь уже был здесь!

— Очень близко показалось — от смерти бежал, — отвечал проводник, поворачивая ко мне улыбающееся круглое лицо.

Что поделаешь? Он был прав. Человеку, за спиной у которого смерть, некогда оглядываться по сторонам и высчитывать расстояние. Удивительно еще, что Бульчу запомнил так много ориентиров на берегу.

— Посмотри, — говорил он, указывая веслом. — Вон берег обвалился. Красная глина, как открытая пасть. А сейчас скала будет — Сидящая Сова. Очень похожа на сову.

Это была память не горожанина, знающего, что можно при малейшем затруднении спросить дорогу у милиционера, нет, — цепкая память охотника, который не пользуется даже компасом, потому что привык доверять своим обостренным зрению и слуху.

Вдобавок живое воображение, свойственное людям, близким к природе, помогало Бульчу выискивать приметы там, где не всякий их смог бы найти. На мой взгляд, например, у скалы, мимо которой мы плыли, не было ничего общего