Удавка для бессмертных - Нина Васина

В намотанной на голову чалме, в длинной навыпуск рубахе и коротких холщовых штанах он ничем не отличался от других увиденных ею здесь мужчин. Лицо его, похудевшее, с заострившимися чертами, казалось чужим.

– Болеешь? – Мальчик коснулся ее щеки пальцами.

– Ерунда. Я нашла тебя.

– Нашла. Ты всегда добиваешься своего.

Еве казалось, что они будут наперебой что-то говорить друг другу, и испугалась наступившего вдруг молчания. Илия улыбался, мужчина за столом осторожно разглядывал ее, делая вид, что читает.

В глубине двора открылись двери сарая. Оттуда вышли четверо стариков. Они молча подошли к вскочившему мужчине и чуть поклонились, проведя каждый ладонями по лицу – от щек вниз к бороде. Молча и ушли.

– Ну как ты? – не выдержала странного напряжения Ева.

– Все хорошо.

– Кто эти люди? – Она кивнула на уходящих стариков.

– Старейшины из деревни. Чтобы тебе было понятно, это что-то вроде представителей власти.

– И здесь, в этой деревне, к вам приходят представители власти?!

– Да. И здесь. Если бы она не стала женой хозяина дома, ее бы преследовали и здесь.

– Сусанна стала женой? – Ева нащупала сзади себя скамейку и села.

– Да. Вот ее муж, – показал рукой Илия.

Ева повернулась и посмотрела на стеснительно улыбнувшегося ей мужчину с газетой.

– Какой кошмар… То есть я хотела спросить, это вариант фиктивного брака?

– Там посмотрим, – улыбнулся Илия. – Ей здесь нравится. Видела бы ты, как возится она с ягнятами!

– Я… ягнятами?.. Принеси воды, мне что-то нехорошо.

В тот момент, как Ева брала в руки чашку, из сарая раздался страшный крик. Ева вскочила, залив себя водой, и посмотрела на Илию. Илия посмотрел на мужчину. Они заговорили на чужом языке, мужчина отказывался, махал руками и отворачивал побледневшее лицо. Когда крикнули второй раз, с подвываниями, Ева поняла, что кричит женщина, и решительно направилась к сараю.

– Что происходит? – спросила она у дверей. – Кто это так кричит? Я могу войти?

– Можешь, – кивнул занервничавший Илия, – войди, пожалуйста, потому что мы не можем.

Ева толкнула от себя деревянную дверь.

Она не сразу поняла, что видит. В свете уставленных везде – вверху и внизу – зажженных свечек рогатая коровья морда и удлинившаяся тень от нее на потолке испугали до детского ужаса. Вдоль стен располагались стойла с овцами, на перекладине ворчливо переговаривались куры. Под коровьей мордой в стоге сена что-то зашевелилось. Ева встала на колени и не поверила своим глазам: огромный – шаром – живот, и где-то за ним искаженное болью незнакомое лицо в капельках пота. Женщина задышала быстро и тяжело и закричала. Ева вскочила.

– Что же это такое, здесь есть свет?

– Нет, – ответила женщина, тяжело дыша. И Ева опять опустилась на колени, потому что ноги ее ослабели: она узнала голос. – Здесь нет света, нет теплого унитаза, нет водопровода… Двадцать два, двадцать три… – Сусанна набрала воздуха и страшно закричала, приподнявшись и прижав подбородок к груди.

– Не кричи! – Ева закрыла уши руками. – Почему ты кричишь?

– Потому что больно. Считай секунды между криками. Когда станет меньше шести, будем рожать.

– Где доктор? – шепотом спросила Ева.

– Должен прийти утром. Не успеет.

– Почему ты в сарае?

– Упала здесь. Воды отошли. Попросила никуда не носить. Здесь хорошо, это мое любимое место-о-а-а-а-и-и-и!!

Ева вскочила и выбежала на улицу.

– Кипяченая вода и чистые простыни! – крикнула она.

Илия бежал по двору с белым полотном.

– Сейчас будет вода, – он сунул ей в руки полотно и убежал.

– Сейчас будет вода, сейчас будет вода, – бормотала Ева, задрав длинную юбку и подкладывая простыню под согнутые ноги Сусанны. – Эта корова не пойдет на тебя? Она не бешеная?

– Нет. Она все понимает. Это отличная корова.

– Может, я все-таки перетащу тебя в сторону?

– Не трогай. Спине больно, – Сусанна дышала короткими вздохами и выдохами, словно раненая собака. – Неужели ей тоже было так больно? Какая же я сволочь, бросила Веру… Ну давай, девочка моя… Отойди, я покричу…

– У тебя узкий таз, ты знаешь? Ну почему нельзя привести доктора?

– Его и приведут. Как раз к утру приведут. Хотели здешнюю повитуху позвать, я отказалась. Ни черта по-ихнему не понимаю. Считай секунды!

Ева уговаривает себя собраться, она добросовестно считает секунды и, как во сне, ловит руками ребенка, удивляясь силе, с которой его вытолкнула из себя эта слабая женщина. Ребенок молчит, он весь в скользкой красной слизи, Ева боится его уронить, обхватывает крошечное тельце и чуть приподнимает. Короткий всхлип, как будто его сунули в холодную воду, – и крик.

– Он кричит! – шепчет Ева, рассматривая ребенка. – Он дышит! Он шевелит ручками!

– Кто? – шепотом спрашивает Сусанна.

– Ребенок!

– Кто это-о-о-а-а?! – шепотом кричит Су.

– А! Поняла… Мальчик. Мальчик! Мальчик!

– Врешь, – выдыхает Су. – Покажи.

– Не могу поднять, у него голова болтается. Лежи тихо, я положу его тебе на живот, сама потрогаешь.

Ребенок кричит, набирая голос.

Ева укладывает его на голый живот Су, подвинув, насколько позволяет тянущаяся пуповина. И в тот момент, когда Су дрожащими руками прижимает к себе мальчика, из нее с бульканьем выходит послед. Мальчик замолкает, словно прислушиваясь к телу, из которого он только что вышел.

Дверь открывается. Входит Илия с ножницами.

– Мальчик! – обращается к нему Ева. – Ты слышишь, это мальчик!

– Я знаю, – он умело отрезает пуповину и завязывает конец узелком. Берет чистую холстину, заворачивает ребенка и дрожащими руками поднимает. Бессильная головка свешивается на грудь. Ева охает. Илия идет в угол сарая и опускает ребенка вместе с холстиной в невысокую кадку с водой. Мальчик дергается, но молчит. – Помоги.

Ева подходит и моет ладонью головку.

– Мальчик! – не может успокоиться Ева. – А ты боялась!

– Хочешь улететь отсюда на штурмовике «СУ-25»? – спросила Ева Илию через два дня.

– Нет, – засмеялся Илия и покачал головой. Они сидели у стола во дворе, дул сильный ветер, раскачивая гирлянды цветов у входа в дом и сарай. Уже наутро вместе с доктором пришли женщины с цветами и украшали, украшали…

– Это здесь так принято, если рождается мальчик? – спрашивает Ева.

– Иногда, – уклончиво отвечает Илия.

– Ты грустный? Я же вижу – грустный. Извини.