Одержимый - Питер Джеймс

Надо поторапливаться, хотя, спустившись в убежище, он снимет все наружные запорные колеса и запрет двери изнутри, так что им понадобится много часов, чтобы вскрыть их, – и отсчет времени начнется с того момента, когда они найдут нужное оборудование и втащат его в дом.

У него достаточно времени для того, чтобы удалить груди существа, используя только что виденную им блестящую хирургическую технику, и оказать Майклу Тенненту честь, позволив наблюдать за операцией. После этого он просто оставит существо истекать кровью.

А что потом? Потом он найдет успокоение. С благословения матери он пойдет дальше. Вернется к нормальной жизни. Но это еще не скоро, это дело далекого будущего. А сейчас следует сосредоточиться на настоящем.

Ты был доволен, когда убил мою мать, доктор Теннент? А теперь ты доволен? Наверное, никакие тягостные мысли не мешали твоему здоровому сну?

Хрипение в громкоговорителе. Затем голос существа:

– Майкл! Майкл, очнись! Очнись, Христа ради!

В ответ Майкл Теннент издал нечленораздельный звук.

Он уже пытается говорить. Хорошо.

Томас набросил на шею ремешок очков ночного видения так, что они висели у него на груди, а на голову надел радионаушники. Затем, продолжая слушать через наушники, что происходит в убежище, открыл ящик стоящего в дальнем углу комнаты комода – там он держал свой хирургический набор.

Скальпели сверкали в фетровых гнездах кожаного чемоданчика ручной работы так же ярко, как и тринадцать лет назад, когда он в последний раз использовал их в медицинском колледже. Указательным пальцем он попробовал остроту лезвия одного из скальпелей. Бритвенно острое – у него не было возможности затупиться. Томас закрыл крышку чемоданчика, застегнул его, вынул из ящика нераспечатанную упаковку медицинских шприцев, затем прошел в кухню и открыл холодильник.

Из пластикового контейнера с надписью «Для салата» он вынул маленький пузырек с кураре и большой – с адреналином. Благодаря адреналину существо не потеряет сознание во время операции. Из шкафчика, где хранились запасные электрические лампы, он взял моток клейкой ленты.

Затем спустился в подвал.

Аманда не слышала, как позади нее открылась дверь. Она сидела рядом с Майклом, прислушиваясь к его дыханию и стараясь привести его в чувство.

– Майкл! Ну приди же в себя, Майкл! Скажи мне, как открыть дверь? Хочешь, чтобы я сделала тебе больно? Я могу сделать тебе больно, Майкл. Тебе будет так больно, что ты обязательно расскажешь мне, как открыть дверь. Можешь с таким же успехом сказать мне сейчас.

Майкл медленно, явно превозмогая себя и не понимая, что от него хотят, проговорил:

– Дверь. Что… за дверь?

– Дверь, закрывающая выход отсюда.

Томас смотрел на них через окуляры. На Майкла Теннента и его подстилку. На существо – зеленую фигуру, скрючившуюся на зеленом полу. Оно подвинулось вперед, и вдруг все помещение полыхнуло нестерпимо яркой изумрудной вспышкой.

Томас непроизвольно зажмурился. Он был ошеломлен. У существа есть фонарь! Он заставил себя открыть глаза. Снова холодный зеленый свет.

Все в порядке.

Наверное, это доктор принес фонарь. Надо действовать, пока фонарь выключен, пока существо не обнаружило его присутствия. Он посмотрел на ладонь. Игла, крепко прилепленная клейким пластырем, была на месте.

Он быстро и бесшумно пошел вперед и оказался прямо за спиной Аманды.

Она почувствовала резкий укол в шею и услышала бодрый голос:

– Премедикация!

Гленн сидел на переднем пассажирском сиденье «воксхолла» и смотрел на дорогу. Констебль Ник Гудвин выжимал из машины все, на что она была способна. Предельно сосредоточившись, он вел ее по самому быстрому ряду шоссе М-23, и стрелка спидометра почти не опускалась ниже отметки 120 миль в час. Едущие впереди автомобили будто ветром сдувало в другие ряды, едва только их водители замечали в зеркалах мигающие огни.

По мнению Гленна, Ник Гудвин был хороший парень, лет двадцати пяти – двадцати семи, молчаливый и серьезный, с аккуратно подстриженными темными волосами и уравновешенным характером. Он не страдал излишней эмоциональностью. На него можно было положиться.

Констебль включил сирену, чтобы согнать из ряда неровно ведомую машину – возможно, ее водитель менял кассету в магнитоле.

Ближе к повороту на М-25 движение уплотнилось. Пятница. Час пик. Они должны были поневоле сбросить скорость.

– Как твой мальчуган, Гленн?

– Сэмми? Скоро исполнится четыре. Хороший парень. Люблю его до смерти.

– Собираешься завести второго ребенка?

– У Грейс в прошлом году был выкидыш. А так собираемся. Детей в семье должно быть несколько. А ты?

– Со дня на день жена должна родить. Первенец.

– Молодчина! Будешь присутствовать при родах?

– Да.

– Такое никогда не забудется. – У Гленна затрещала рация. Он услышал свой позывной и ответил.

– Мы выяснили имя владельца дома номер сорок семь по Холланд-Парк-Виллас, – сообщил оператор. – Глория Ламарк. Гольф-лондон-оскар-ромео-индия-альфа. Лондон-альфа-майкл-альфа-ромео-кило.

В течение нескольких секунд Гленн молча переваривал поступившую информацию.

Глория Ламарк.

Доктор Теренс Джоэль живет в доме Глории Ламарк? Или часто приезжает туда?

Неужели у когда-то великой Глории Ламарк был любовник, скрывающийся за фальшивым именем и адресом? Изготовивший себе фальшивую личину? И знала ли она, что он не тот, за кого себя выдает?

Гленн вспомнил, что прошлым вечером Саймон Ройбак встрепенулся, когда он упомянул имя актрисы. Будто это имя что-то смутно напомнило ему. Что напомнило?

Он стал вспоминать их разговор. Ройбак рассказывал о деле, над которым работал, – исчезновение двух женщин: Тины Маккей, вокруг которой была большая газетная шумиха, и еще одной. Он считал, что между ними может быть связь. Неужели Ройбак обнаружил, что обе эти женщины связаны с Глорией Ламарк?

Посредством Теренса Джоэля?

Умирает Глория Ламарк. Потом умирает Кора Барстридж. В Лондоне в прошлую субботу останавливают за опасную езду человека, называющего себя доктором Теренсом Джоэлем. Он приезжает на кремацию Коры Барстридж, но не выходит из машины.

Доктор Теренс Джоэль, ты очень сильно меня беспокоишь.

Гленн запросил по рации связь с детективом-констеблем Ройбаком из полицейского участка Хампстеда. Ему нужно было точно знать, что ассоциировалось у Ройбака с фамилией Ламарк.

Впереди в потоке машин образовался просвет. Под аккомпанемент мигалки и сирены Гудвин вклинился в него.